Фредерик Коплстон - История философии. Средние века

Сведения о том, как Иоанн Скот Эриугена был аббатом в Афелни и что там его убили монахи, по всей видимости, являются вымышленными. Возможно, подобные слухи возникли в результате путаницы, когда за философа был принят другой человек с тем же именем.

Рукопись сочинений Псевдо-Дионисия была преподнесена в качестве дара Людовику Справедливому византийским императором Михаилом Балбом в 827 году.

Об идеях Амальрика известно очень немного. Тем не менее, можно говорить, что, по-видимому, в его сочинениях Бог и творения отождествлялись.

Логика включала в себя «Категории» и «О толковании» (так называемую «старую логику») Аристотеля и трактаты Боэция.

Данный факт отвлекает внимание от вопроса, считать ли логику частью философии и вводным курсом в нее, а также является ли она строго формальной наукой. В то время она считалась частью философии.

Очевидно, что данный тезис отличается от утверждения, что Бог мог бы вообще не позволить Юлию Цезарю пересекать Рубикон. В данном тезисе предполагается совершенным историческое событие и лишь затем, как утверждается, по воле Бога историческое событие как бы выпадает из истории.

Мне кажется совершенно ясным, что такие собственные имена, как Джон, не имеют описательного значения; впрочем, данная точка зрения может быть оспорена.

Теологическая теория, занявшая место «традиционализма», заключалась в том, что первородный грех состоит в отсутствии святого благодатного прощения. Если можно так выразиться, в череде человеческих поколений Бог творит новую индивидуальную душу, как бы лишенную вследствие греха Адама святой милости уже в первоначальном состоянии. Как нынешние богословы понимают первородный грех, для меня не совсем ясно.

В третьей части сочинения им приводится доказательство, отправным моментом которого является действующая причинная связь, но затем он снова возвращается к общему характеру доказательств, содержащихся в первых двух главах.

Величина, понимаемая как количество, например, подразумевает в себе ограничения в том смысле, что, какое бы количество мы ни представляли себе, всегда можно представить еще большее.

Аристотель доказывает следующее: там, где есть очень хорошее, там есть и лучшее; и там, где среди вещей одни лучше, чем другие, таким должно быть и самое лучшее, называемое божественным. См. «Фрагменты» Аристотеля (Берлин, 1870), фрагмент 15.

Очевидно, что жизнь не может быть вполне совершенной, как, к примеру, мудрость. Хотя никто не может быть мудрым, если он не существует. Со всей определенностью нельзя говорить, что Том – белый, добрый, живой и интеллигентный. Ведь наличие доброты, белизны и интеллигентности определяется его, Тома, существованием. Но существует ли помимо этого какое-либо иное бытие, которое может быть безусловно охарактеризовано как совершенное, – вот в чем вопрос.

Ансельм в своей мысли в первую очередь опирался на категории типа «всеведущий» и «всемогущий», не обращаясь к догмату о Троице.

Ни одно понятие, скажем так, логически не заключает в себе возможности иллюстрирования себя собственными примерами; и в природе нет ни одного существа, к которому сказанное не относилось бы.

Даже самому прекрасному острову, вполне вероятно, – если вообще имеет смысл говорить таким образом – будет не хватать определенных совершенных качеств, таких, как мудрость. Но то, больше чего нельзя помыслить, не может испытывать никакого недостатка в совершенстве. Поэтому если необходимое бытие является совершенством, то, хотя представление о необходимом бытии присуще идее Бога, этого явно не достаточно для того, чтобы иллюстрировать это представление примерами. Безумец может думать, что существующей действительности не существует.

Среди прочего он доказывал, что суждение «Бог существует» – единственное очевидно истинное (или аналитически верное) экзистенциальное высказывание, и не только для нас. Другими словами, нам не хватает позитивной интуиции, чтобы постичь божественную природу, которая, возможно, потребовалась бы для доказательства как вероятного, так и действительного существования Бога. Доказательства же бытия Бога иным способом, a posteriori, дает возможность увидеть, что суждение «Бог существует» должно быть непременно истинным. Но вряд ли это можно будет понять, только анализируя высказывания.

Лейбниц пытался доказать, что возможность существования Бога выказывается нашей неспособностью распознавать какое-либо противоречие в понятии совершенного существа; Бог должен существовать, так как понятие совершенства непременно включает в себя понятие необходимого бытия.

Так, например, можно обсудить вопрос, какого рода бытие во всяком смысле можно считать совершенным. К тому же вопрос, имеет ли нам смысл говорить о необходимом бытии. Может возникнуть спор и об аналитических суждениях.

Действительно, в своей критике нашего доказательства Кант обращается к примеру гораздо менее удачному, чем пример, приведенный Джанимо с прекрасным островом. Тем не менее, Кант так же точно указал на некоторые существенные моменты, относящиеся к делу.

В эссе об Ансельме «Средневековый гуманизм и прочие науки» (Оксфорд, 1970) Р.В. Соутерн обращает внимание не только на краткость и лаконизм доказательств Ансельма, но и на его отказ ссылаться на авторитеты, а также на стиль Ансельма задавать вопросы, уместные до сих пор, и получать на них ответы в свежей и оригинальной манере.

Данное различение, без всякого сомнения, было точно определено Расселом в форме обобщенной логической теории, тогда как Ансельма больше заботило значение определенного богословского положения. Но то, что говорит Ансельм, подразумевает различие между логической и грамматической формами.

Была поднята дискуссия на тему из «Категорий» Аристотеля (10а, 27f), где Аристотель отмечает, что многие предметы называются или описываются паронимично или производными от одного корня словами, наподобие того как «бледный человек» от бледности, «грамматический» от грамматики и так далее.

Как, впрочем, и в русском.

Так, например, можно напоить и животное, поэтому, наверное, взятое в качестве примера Д.П. Генри – издателем трактата «О грамматисте» – слово «безграмотный» более предпочтительно, поскольку как о грамотном или безграмотном мы говорим не о ком-нибудь, а именно о человеке.