Роберт Грейвс - Белая Богиня

С точки зрения имперского Рима, с тех пор как перестало созываться верховное собрание друидов в Дрё – главный орган власти у кельтов, – почитание Бели уже не являло никакой политической угрозы; когда Цезарь нанес поражение Верцингеторигу, влияние друидизма ослабело, а человеческие жертвоприношения сменились жертвоприношениями животных. Римляне не стали насильственно обращать жрецов бриттов в свою веру, ибо римский пантеон и без того весьма напоминал бриттский, а поклонение Митре, практиковавшееся римскими легионерами, представало в глазах друидов восточным вариантом их собственного культа Геракла. Единственной возложенной на них религиозной обязанностью было почитание римского императора в качестве конкретного воплощения солярного божества, которое могло носить различные имена, и, вероятно, эта обязанность их не тяготила. Когда официальной религией Рима стало христианство, не было предпринято никаких попыток силой обратить коренных жителей Британии во всеобщую веру, и даже в городах церкви оставались маленькими и бедными, тогда как в большинстве языческих храмов по-прежнему творили обряды старым богам. В отличие от Иудеи, в Британии не было столкновений на религиозной почве, пока римские гарнизоны не покинули остров и с востока не обрушились полчища варваров – ютов, англов и саксов, а цивилизованным бриттам пришлось бежать в Уэльс или на континент. Однако присутствие в Британии этих варваров, по крайней мере, уберегало Церковь Уэльса и Ирландии от любого серьезного вмешательства в их религиозные дела со стороны континентального католицизма, и архиепископство Святого Давида оставалось совершенно независимым от Рима вплоть до XII в., когда норманны провозгласили верховенство архиепископа Кентерберийского и его право подчинить себе все церкви Британии. Следствием этой религиозной политики стали англо-валлийские войны.

Наиболее дьявольской и непростительной ересью первым церковным соборам представлялось отождествление быка, ипостаси Геракла – Диониса – Митры, живую плоть коего участники орфических мистерий разрывали и поглощали во время церемонии инициации, с Иисусом Христом, живую плоть коего символически разрывали и поглощали во время Святого причастия. Появление этой ереси, зародившейся во II в. н. э. в Египте, сопровождалось отождествлением Девы Марии с триединой богиней. Копты даже осмелились воображать «трех Марий», свидетельниц распятия, в облике одной богини, причем в Марии Клеоповой видели что-то вроде Блодуэд, в Деве Марии – Арианрод, а в Марии Магдалине – третью составляющую этой древней триады, которая в кельтских легендах носила имя феи Морганы, сестры короля Артура. В ирландских легендах Моргана – это Морриган, что означает «Великая Королева», богиня смерти, принимающая облик вóрона, а «фея», «le Faye», означает «судьба». Согласно «Глоссарию Кормака» [154] «Глоссарий Кормака» ( ирл. «Samas Chormaic») – ирландско-латинский и ирландско-ирландский словарь, содержащий этимологию и толкование трудных слов. По преданию, был составлен в Х в. Кормаком, архиепископом Мунстера. – Примеч. перев. , Морриган призывали во время битвы, выдувая на военных трубах звуки, напоминающие воронье карканье. Она нисколько не походила на нежную героиню рыцарских романов, знакомую читателям по «Смерти Артура», но была подобна «омерзительной ведьме Керридвен» из «Легенды о Талиесине», «с огромным ртом, смуглолицей, словно запачканной сажей или золой, стремительной, хромой, косой на левый глаз».

Всюду в средневековой Европе, где сохранялись эти еретические воззрения, Церковь карала их столь жестоко, что британские и ирландские поэты, вероятно, испытывали наслаждение, смешанное с ужасом, облекая их, подобно Гвиону, покровом причудливых загадок. Можно только посочувствовать поэтам, ведь их предшественники приняли Иисуса Христа без принуждения и никто не покушался на их право толковать христианство в духе собственной литературной традиции. Они видели в Иисусе последнее явление человеку того же страждущего священного царя, которому они поклонялись с незапамятных времен под самыми разными именами. Как только Рим и Кентербери стали грозить им дубиной непреложных догматов, их охватило простительное негодование. Первые христианские миссионеры с безукоризненной вежливостью вели себя по отношению к адептам языческого культа солнца, с которым их мистическая доктрина имела много общего. Кельтские и докельтские боги и богини превращались в христианских святых, например в святую Бригиту, неугасимый священный огонь в честь которой неукоснительно поддерживали в монастыре в Килдэре до эпохи Генриха VIII, а языческие празднества христианизировались при самом незначительном изменении ритуалов. Согласно «Календарю Энгуса», святая Бригита сохранила свой древний праздник огня, Feile Brighde (Феле Брегуду), отмечавшийся вечером первого февраля. Она внушала такое благоговение, что епископы считались своего рода экспертами в ее культе: когда один из них, Коннла, ослушался ее, по преданию, она повелела бросить его волкам. Святой Броккан в своем «Гимне» величает ее «матерью моего Господа», а святой Ультан – «матерью Иисуса». (Некогда ее почитали как мать Дагды.) В «Лисморской книге» [155] «Лисморская книга» ( англ. «The Book of Lismore») – ирландская рукопись XV в., получившая название по замку Лисмор в графстве Уотерфорд, где была обнаружена. Содержит разнообразные фрагменты, приписываемые разным авторам, в том числе агиографические повествования и легенды из жизни фениев. – Примеч. перев. она названа «пророчицей Христа, царицей Юга, Марией Ирландской». Тот же самый процесс происходил в Греции и Италии, где языческая богиня Венера превратилась в святую Венеру (Венеранду), богиня Артемида – в святую Артемиду, Меркурий и Дионис – в святого Меркурия и святого Дионисия, бог солнца Гелиос – в пророка Илию. Когда святой Колумба основал церковь в ирландском Дерри («дубовой роще»), он не пожелал срубить несколько священных деревьев и предпочел обратить свою часовню алтарем не на восток, а на север, то есть к Каер Арианрод. А будучи в Шотландии, он объявил, что, хотя и «страшится смерти и ада, ничто не вселяет в него такой ужас, как стук топоров в дубовой роще в Дерри». Однако эпоха религиозной терпимости длилась недолго; как только принцы утратили привилегию назначать епископов из своих собственных кланов, а борцы с идолопоклонством почувствовали себя достаточно могущественной политической силой, чтобы в праведном гневе обрушиться на «язычников», топоры застучали на каждом священном холме.

Несправедливо было бы называть поэтов-еретиков «отступниками». Их в большей степени интересовали поэтические ценности и литературные взаимосвязи, нежели прозаическая догма. Вероятно, им очень досаждало, что на их поэтическое творчество пытаются наложить церковные ограничения. «Да разумно ли это? – наверное, восклицали они. – Папа, хотя и позволяет нам символически изображать Иисуса в виде рыбы, солнца, хлеба, виноградной лозы, агнца, пастыря, камня, героя-победителя, даже в образе крылатого змия, грозит нам геенной огненной, если мы осмелимся почитать его так, как поклонялись освященным веками богам, коим он пришел на смену и из культа коих переняли все эти символы. И горе нам, если перепутаем хотя бы один догмат сложнейшего афанасьевского Символа веры! [156] Афанасьевский Символ веры – система основополагающих догматов христианского вероучения, предложенная св. Афанасием Александрийским, архиепископом IV в. Принята Римско-католической, Англиканской и Лютеранской церковью. – Примеч. перев. К чему напоминать нам из Рима или Кентербери, что Иисус был величайшим из священных царей, отдавших жизнь свою на древе ради спасения людского, бросивших вызов аду и восставших из мертвых, и что в нем исполняются все пророчества? Однако притворяться, будто он первый, великие чудеса и подвиги коего прославляли поэты, – значит показать себя лицемером или невеждой. А посему при втором его пришествии мы оставляем за собою право нарекать его Бели, или Аполлоном, или даже королем Артуром».