Элизабет Лупас - Читающая по цветам

– Любой имеет право смотреть, кто входит в Холируд и кто из него выходит. Я желаю поговорить с вами о вашем муже, мадам, – видите ли, я был с ним знаком.

Я почувствовала, как по моим щекам и лбу разлилась краска. «Нет, – подумала я. – Неужели и этот тоже?»

Вслух я немного нетвердо произнесла:

– Не представляю, как это может быть, месье. Мой муж никогда не бывал во Франции. Возможно, вы его с кем-то спутали…

– Его звали Александр Гордон из Глентлити, владетель Грэнмьюара в силу его брака с леди Мариной Лесли. Вы, мадам, и есть Марина Лесли из Грэнмьюара. Так что все точно, никакой путаницы нет.

– Что бы вы ни имели сказать, я не желаю это слушать. – Сердце мое колотилось, внутри все оборвалось, и мне отчаянно хотелось сей же час убежать. – Прошу вас извинить меня, месье. Я неважно себя чувствую.

Он с силой сжал мое запястье. Пальцы у него были холодные и показались мне неестественно бескостными, словно мою руку крепко оплели лианы. Мысленно я вдруг представила дикий переступень, вьющийся, оплетающий все вокруг, с белыми цветками, на глазах превращающимися в зловонные ягоды цвета растворенной в воде крови. Во Франции его называют navet du diable – чертовой репой из-за его мясистого белого корневища.

– Пустите, – сказала я.

– Я все равно поговорю с вами, хотите вы того или нет.

Он произнес это так громко, что все в комнате вдруг замолчали. Королева оборвала свою речь, обращенную к Терпсихоре. Сама Терпсихора, а вернее Джон Семпилл, перестала размахивать своей картонной, усыпанной блестками лирой и, не скрываясь, уставилась, то есть уставился на меня. Музыканты перестали играть и опустили музыкальные инструменты.

– Вы мешаете представлению, – холодно сказала королева. Она даже не назвала меня по имени. – Не слишком ли рано вы начали ссориться со своим любовником, вы, так страстно желающая отомстить за убийство вашего столь горячо любимого мужа?

Все оборотились и воззрились на меня. От унижения я вся жарко покраснела – от одолженных у Мэри Ливингстон туфелек и до корней волос, – я словно вся горела и понимала, что все истолкуют это превратно, как признание вины. Даже если бы я могла придумать, что сказать, вряд ли мне удалось бы достаточно совладать со своим горлом, языком и губами, чтобы произнести это вслух. Француз, чтоб его черти взяли и утащили в самые глубины ада, все еще сжимал мое запястье, так же, как и я, застыв на месте от ледяных слов королевы.

– Это не мистрис Ринетт, а месье Лорентен мешает представлению, мадам, – раздался откуда-то сзади безжалостный, как острие бритвы, мужской голос. В ту же минуту предплечье Блеза Лорентена небрежно обхватила рука в серебристой перчатке, и француз, крякнув от боли, отпустил мое запястье. Я повернула голову и увидела советника и секретаря королевы Никола де Клерака, одетого в костюм музы астрономии Урании – белую шелковую тунику и присборенную хламиду, расшитые серебряными глобусами и компасами. Вокруг глаз его лицо было раскрашено полосами голубой и серебряной краски. И все равно в отличие от остальных джентльменов, играющих муз, он не выглядел ни глупо, ни проказливо; хотя на нем и была женская одежда, встретив его где-нибудь темном месте, я бы испугалась.

– Не важно, кто из них виноват, – нетерпеливо сказала королева, однако ее устремленный на Никола де Клерака взгляд был исполнен восхищения. – Как бы то ни было, представление испорчено.

– Покуда заглавную роль исполняете вы, мадам, его ничто не может испортить, – сказал Нико де Клерак. – Уверен, месье Лорентен больше нам не помешает, а мистрис Ринетт вообще ни в чем не виновата. Не так ли, месье Лорентен?

Его пальцы снова стиснули руку француза.

– Да, конечно, – сдавленно произнес Лорентен. – Я принял ее за другую.

Сьёр Нико улыбнулся и отпустил его запястье.

– А сама мистрис Ринетт хочет лишь одного – увидеть, чем кончится представление. Не так ли, мистрис?

– Да, – сказала я. Я не смотрела на него, а только на королеву в ее великолепном костюме. – Вы, мадам, прекрасны, как мечта, и мне никогда прежде не доводилось видеть подобного представления.

Это было чистой правдой. Однако я сказала это вовсе не поэтому, а для того, чтобы ей польстить, и тут же мысленно отругала себя за то, что играю в ту же игру, что и все остальные.

– Ну что ж, тогда мы продолжим, – сказала королева. – Месье Лорентен…

Было ясно, что сейчас она повелит ему удалиться. Но он уже улизнул.

– Вас прервали, когда вы декламировали четвертую строфу из обращения к Терпсихоре, – напомнил Нико де Клерак и, не обращая более на меня никакого внимания, занял свое место среди муз. Королева улыбнулась, глядя прямо ему в глаза, и снова принялась декламировать по-латыни. Терпсихора начала танцевать – весьма грациозно для мужчины, хотя Джон Семпилл вообще был шустрым молодым человеком. За его легкие ноги его прозвали «танцором», и королева, скорее всего, выбрала на роль Терпсихоры его за умение хорошо танцевать. Представление продолжилось. Я словно бы испарилась, растаяла, словно струйка дыма, и была этому несказанно рада.

Я не гадала, почему Никола де Клерак вмешался и помог мне выйти из затруднения. Один раз – когда он защитил меня, лежащую на мостовой Хай-стрит, с мертвым Александром в объятиях, от топчущей меня толпы – мог быть простой случайностью. Второй раз – когда он вдруг появился из темноты в аббатстве Холируд и предложил мне помочь в розыске убийцы Александра – куда менее походил на случайность. Третий раз…

Третий раз случайностью быть не мог.

Замок Крайтон, Мидлотиан 4 января 1562 года

– Здесь так холодно, – проговорила королева. – Как же здесь холодно!

Она дрожала и ежилась от холода, сидя на табурете перед огнем, со вчерашнего дня, когда мы все приехали в замок Крайтон. Я не знала, что делать. Через несколько часов единокровный брат королевы лорд Джон Стюарт должен был сочетаться браком с сестрой графа Босуэла Джин Хепберн, и двор явился в замок Крайтон как раз для того, чтобы королева Мария почтила свадьбу своим присутствием. То, что вместо этого она сидела перед камином в своей опочивальне, закутанная в два подбитых мехом плаща и старый шерстяной плед, едва ли могло понравиться Босуэлу или ее брату.

– Такой холод – это la morte [45] Смерть (фр.). для такого хрупкого и прекрасного цветка, как вы, мадам. – Пьер де Шастеляр стоял на коленях подле королевы, прижимая ее руку к своей щеке – неслыханная наглость для жалкого, второсортного поэтишки, чьи стихи были всего лишь претенциозным подражанием поэзии Ронсара [46] Ронсар, Пьер де (1524–1585) – выдающийся французский поэт. . – Давайте сбежим обратно, в долину Луары, где настоящие католики по-настоящему празднуют Рождество.