Helene P. Scheglova - Герцог де Гарнье

– Я вас внимательно слушаю.

– Оденьте это… Я вас подожду.

Элен развязала ленту и открыла картонку. Там оказалось великолепное дорогое платье. Когда она поближе к нему присмотрелась, то вспомнила, где она его видела.

– Спасибо… я даже не знаю, как вас отблагодарить. Оно просто замечательное! Но как… как вам удалось его купить? – удивилась она. – Госпожа Мелен его никому бы не продала.

– Я просто сказал, что оно для вас – и она не стала возражать.

Девушка вернулась в свою комнату и вышла оттуда через несколько минут. Элен была прекрасна в новом платье. Она шла по дорожке, а нежный атлас переливался на солнце, лишь только она делала лёгкое движение. Очарованный, Мариэль даже не смог ничего сказать. Он лишь подал ей руку и помог сесть в экипаж.

Всю дорогу юноша почти молчал. Он слушал её; слушал её голос; как она с восхищением о чём-то говорила. Ему не хотелось её перебивать – пусть говорит, пусть её голос будет той вечной благодатью, тем вечным спокойствием, которое не покинет его душу.

На берегу моря они тоже говорили мало. Элен с восхищением смотрела на гладь воды и слушала чаек, пролетавших вдалеке. А он всё это время смотрел лишь на неё.

Вдруг порыв ветра сорвал шляпку с головы девушки и унес ввысь. Мариэль едва успел её поймать.

Он держал в руках шляпку Элен, но не спешил вернуть девушке. Он сейчас любовался её развивающимися по ветру локонами волос.

– Мариэль…

Она позвала его, и это словно пробудило его то сна.

Когда он возвращал ей головной убор, то невзначай коснулся её щеки.

– Элен… – тихо сказал он, глядя ей в глаза и взяв за руки, – я не знаю, как вы сейчас воспримете мои слова, но знайте, что они искренни… Элен я люблю вас. Люблю, как никого больше не буду любить и сделаю всё, чтобы вы никогда больше не страдали…

Он наклонился и поцеловал девушку. Он был счастлив, потому что его чувства не остались безответны.

В семь вечера он был дома. Его сейчас переполняли самые светлые чувства. Расставаясь с Элен у ворот её дома, он был уверен, что увидит её завтра. И хотя он в глубине души чувствовал, что скоро настанет момент расставания, он пообещал самому себе, что непременно вернётся и заберёт Элен с собою в Лондон.

Возвратившись в свою комнату, он сел на подоконник у распахнутого настежь окна и стал смотреть в сторону дома девушки.

Вдруг в дверь постучали. Вошла Луиза.

– Мариэль, собирай вещи.

– Что? Разве мы уезжаем?

– Да. Отцу удалось продать дом, он только что вернулся и уже успел купить билеты на пароход. Завтра рано утром мы должны быть в порту. А ещё пришла телеграмма от тётушки Флоренцы… она плохо себя чувствует, – при этом лицо Луизы стало очень грустным, – ещё одна причина для срочности. Я не переживу, если она умрёт…

– Но…

– Мариэль, поторопись, осталось не так много времени. Мы отплываем в пять утра. Ты собирайся, а я пока схожу к Андреа и попрощаюсь. И помоги, пожалуйста, Жаннет сложить фарфор.

Вся эта неожиданность и спешка, свалившиеся на голову бедного юноши, поставили его в ступор. Сейчас он ощутил, как его хрустальный замок мечты дал трещину и с каждой секундой разрушался с молниеносной силой. Словно в полузабытьи он стал ходить по комнате, не понимая, что происходит. Этот скорый отъезд как снег на голову ему свалился. Но время шло, нужно было выполнять просьбу матери, да ещё ко всему собрать свои вещи.

Пока Мариэль со всем управился, стрелка часов была на отметке полночь.

«Не успел!» – с досадой подумал он, посмотрев из окна гостиной на окна спальни Элен, в которых давно не было света.

Он вернулся в свою комнату, написал небольшое письмо, положил его в конверт и, открыв дверь в коридор, посмотрел, где его родители. Он оказались в гостиной. Дверь туда была открыта и выходила как раз на ступеньки.

– Дети, наверное, уже спят, – послышался голос Луизы.

– Может, лучше разбудить их? – спросил Жан.

– Не нужно: они устали. Пусть хоть часок отдохнут. Ах, бедный Мариэль, он даже не успел попрощаться с Элен…

– Что поделаешь, может, когда-нибудь они снова встретятся. И всё будет хорошо.

– Пойду посмотреть, как он там…

Мариэль, как только услышал, что мать направляется в сторону его комнаты, тихо прикрыл дверь и мигом плюхнулся на кровать. И когда Луиза вошла в спальню сына, то застала его мирно спящим, но стоило её шагам затихнуть в коридоре, как он тут же вскочил, не думая и на минуту засыпать.

Выбрался он из дому другим путём: с помощью веревки, привязанной к перилам балкона его комнаты. Когда он очутился на земле, он стал тихими шагами направляться к дому девушки.

Одним прыжком он очутился у дверей балкона Элен; потом открыл одну половинку двери и тихо вошёл в комнату. Она спала и, как показалось Мариэлю, улыбалась во сне. Он осторожно положил конверт на тумбочку и на мгновение остановил взгляд на девушке.

– До свидания, моя милая Элен, – шёпотом проговорил он. – Я обещаю, что вернусь и заберу тебя, где бы я ни был, куда бы меня ни занесла судьба. Я люблю тебя… – Он наклонился к её лицу и нежно поцеловал. – До свиданья, милая… – со слезами проговорил он и ушёл…

Утром Элен проснулась и, открыв глаза, увидела на тумбочке рядом с кроватью запечатанный конверт.

– Что это? – беря его в руки, сказала она. – Она раскрыла его и начала читать:

«Милая, Элен, извини, что не попрощался с тобой, так как отец сообщил об отъезде внезапно, буквально за несколько часов до отплытия парохода.

Я не говорю тебе «прощай», я скажу тебе «до свидания». Жди меня, так как где бы я ни был, я вернусь за тобой, даже если за это мне придётся отдать половину своей жизни.

Мариэль.»

Когда Элен дочитывала письмо, то слёзы застилали ей глаза, всё вдруг стало мрачным и невесёлым. Она посмотрела на своё бирюзовое платье, но оно показалось ей чёрным, и даже розы в вазе тоже из красных стали чёрными и вялыми. Она упала на кровать и зарыдала.

– Мариэль!..

А в это время на палубе теплохода стоял юноша. Ветер развивал его чёрные кудри и полы тёмного плаща. Он стоял… и плакал, вглядываясь туда, где давно за горизонтом скрылся берег Франции.

– Что с ним? – задавали пассажиры один другому вопрос. А если кто из них отваживался спросить это у молодого человека, то тот ничего не отвечал, а только шевелил губами, словно шептал чьё-то имя…

…Шёлковое сердце никогда не будет любить…

Был один из многих летних вечеров. Солнце ещё не зашло за горизонт, а июльская жара нехотя покидала улицы Парижа. Но даже сейчас было гораздо прохладнее, чем днём, и те, у кого были балконы, наслаждались медленно вступавшей в свои владения прохладой.