Паулина Петерс - Рубиновая комната

«Следовало ожидать, что бабушка не признает свое поражение…» – Виктория с трудом удержалась, чтобы не отпустить колкое замечание.

– Кстати, в конце февраля мне нужно будет уехать на десять дней. Пойду на яхте под парусом на остров Мэн. Если в это время вам потребуется поддержка, вы можете обратиться к моему компаньону, мистеру Мак-Аллистеру.

Виктория и не предполагала, что мистер Монтгомери любит ходить под парусом. Что ж, к его партнеру она уж точно обращаться не станет: она недолюбливала этого худощавого шотландца-пуританина.

– Мой отец никогда не говорил с вами о пожаре в квартире? – Девушка не вытерпела и сразу же перешла к делу.

– Он упоминал о пожаре в моем присутствии, однако подробно мы об этом не говорили, я ведь стал его адвокатом несколько лет спустя. А почему вы спрашиваете?

Виктория повторила свой рассказ, выпустив из него встречу с сэром Френсисом. Ей показалось, что это слишком интимная вещь, чтобы говорить о ней с адвокатом.

– Вам ни о чем не говорит имя Энни Шенвик?

– К сожалению, нет, – мистер Монтгомери покачал головой.

Виктория на миг задумалась, а затем решила спросить напрямик о том, что мучило ее больше всего.

– Она могла быть любовницей моего отца?

– Мисс Виктория! – Мистер Монтгомери пришел в ужас. – Юной леди не пристало думать о таких вещах, не говоря уже о том, чтобы произносить их вслух.

– Ах, да бросьте! Мы ведь оба знаем, что у моего отца были любовницы. Он никогда не скрывал этого, и я на него не сердилась. Для него сексуальность не была табуированной темой. Для этого он слишком часто имел с ней дело по работе.

Пожалуй, лучше ей не рассказывать мистеру Монтгомери о том, что в возрасте десяти лет она с восторгом и ужасом смотрела на первый в своей жизни обнаженный труп женщины, когда тайком прокралась в подвал госпиталя Святой Марии.

Однако мистер Монтгомери все равно покраснел и смущенно откашлялся.

– Нет, я ничего не знаю о любовнице по имени Энни Шенвик, но… – пробормотал он.

Виктории показалось, что в его голосе послышалось сомнение, заставившее ее насторожиться.

– Но что? – настойчиво поинтересовалась она.

– Я вообще-то не должен был пока говорить вам об этом. Существует письмо вашего отца, которое я должен вручить вам только в день вашего совершеннолетия.

– Письмо? – Виктория взволнованно выпрямилась.

– О нет, нет, нет, мисс Виктория! – Мистер Монтгомери энергично замахал своими маленькими руками, и во взгляде его появилась стальная воля. – Вы получите это письмо в двадцать первый день вашего рождения. И ни днем раньше.

Поворачивая ключ в дверном замке, она подавленно думала о том, как досадно, что ей не удалось переубедить мистера Монтгомери. Она задействовала все свое красноречие, она умоляла и упрашивала. Но адвокат твердо стоял на своем. «Наверняка он не отдал бы мне письмо даже в том случае, если бы я угрожала ему пистолетом. Он наверняка предпочел бы погибнуть, нежели пойти против своей адвокатской чести», – с горечью размышляла девушка.

Она негромко закрыла за собой дверь; настроение было неподходящим для общения, однако не успела она пройти и нескольких шагов, как дверь кухни распахнулась и в коридор выбежала миссис Доджсон.

– Мисс Виктория, вам принесли письмо, – тяжело дыша и с трудом переводя дух, произнесла полная пожилая женщина. – Идите же, посмотрите, – и она решительно схватила Викторию за руку и потащила ее за собой.

Сидевший за столом Хопкинс поднялся и поклонился.

– Мисс Виктория…

Очевидно, они с миссис Доджсон как раз пили чай, поскольку стол был накрыт на две персоны, на тарелке лежали крошки бутербродов и пирога. Виктория узнала керамическую посуду в цветочный узор. Для посиделок с прислугой, по мнению Хопкинса, фарфор был неуместен.

– Вот, мисс… – приходящая служанка взяла небольшой серебряный поднос и протянула его девушке. На нем лежал конверт исключительного качества с тисненой золотой короной. Виктория сразу узнала корону королевского дома. – Письмо из дворца! – с благоговением в голосе произнесла миссис Доджсон. – Это наверняка приглашение на ваш бал. Открывайте же скорее, мисс Виктория.

Хопкинс извлек откуда-то нож для открывания писем и протянул хозяйке. Он тоже смотрел на нее выжидательно. Виктория разрезала конверт и вынула тяжелый лист бумаги ручной выделки.

– Да, это приглашение на бал. Я приглашена на двадцать седьмое февраля, – сказала она и, вздохнув, добавила: – Мне нравится мое новое платье. Но почему-то я все равно надеялась, что гофмаршал не сочтет меня достойной роли дебютантки.

– В таком случае ваша бабушка, наверное, обратилась бы лично к королю, – заметил Хопкинс.

– Ах, надеюсь, платье будет готово в срок. – Миссис Доджсон хлопнула в ладоши и просияла, словно ребенок при виде рождественской елки. – Конечно же, вам следует тренироваться с Хопкинсом, учиться ходить со шлейфом. Лучше всего прикрепить для этого длинное одеяло к одной из юбок.

«Реверансы… Как будто у меня других проблем мало», – подумала Виктория.

И с мрачным выражением лица обернулась к Хопкинсу.

– Сегодня вечером я иду на собрание суфражисток. Поэтому к ужину меня не будет.

– Мисс Виктория… – Миссис Доджсон уперла руки в бока. – Поскольку ваш отец был за избирательное право для женщин, я принимаю ваше участие в действиях этих женщин. Хоть и не одобряю. Лично я считаю, что эта страна долгое время прекрасно обходилась и без избирательного права для женщин. Если вас арестуют и вы по этой причине не сможете быть представлены ко двору, я вам этого никогда не прощу.

– В этом вопросе вы, пожалуй, сходитесь во мнениях с моей бабушкой, – отозвалась Виктория.

После чая Хопкинс ушел вместе с миссис Доджсон – наверное, им нужно было сходить за покупками. Виктория отправилась в свою комнату, чтобы поработать над путеводителем по Италии, однако, пытаясь описать старый город Флоренции, она снова и снова возвращалась мыслями к разговору с сержантом Синклером и своим тщетным поискам в Шордиче. Наконец она встала, подбежала к окну и посмотрела на Грин-парк, где уже тянули к небу головки первые крокусы. Затем девушка решительно отложила в сторону вечное перо. Возможно, ответ на все ее вопросы обнаружится в кабинете отца.

Виктория давно уже не заходила туда. Слишком много времени она провела в этой комнате вместе с отцом, и там его не хватало ей сильнее всего. Открыв дверь, она почувствовала знакомый запах холодного сигаретного дыма. Тяжелые темно-красные бархатные шторы были задернуты, чтобы защитить от солнца обои и книги. Стоило Виктории открыть их, и комнату залил вечерний свет.

Вдоль стен стояли высокие книжные шкафы. Над старым кожаным уголком висел рисунок лошади, выполненный в манере импрессионистов, а над камином – охотничье ружье. Отец очень любил ездить верхом и осенью всегда принимал участие в охоте на фазанов и уток. Это было одним из того немногого, что у него оставалось общего со своим классом. Когда ей было шестнадцать, он научил ее стрелять.