Джорджетт Хейер - В плену желания

Европа тем временем бурлила, и патриотично настроенному юному джентльмену было просто нестерпимо прозябать в тихой заводи вдали от судьбоносных событий. К счастью, покойный граф отличался железной непреклонностью характера, поэтому Кита перевели в Санкт-Петербург, прежде чем нестерпимая скука не довела молодого человека до открытого бунта. Если началу собственной дипломатической карьеры он был обязан своему дяде, то отец способствовал этому решающему повороту. Что ни говори, непреклонность характера лорда Денвилла никогда не перерастала в душевную черствость. К сыну он испытывал искреннюю любовь. Поскольку в последние годы здоровье графа оставляло желать лучшего, он не принимал активного участия в политической жизни страны, сохраняя, впрочем, дружеские отношения с несколькими видными деятелями в правительстве.

В конце 1813 года Кита послали в штаб генерала Кэткарта. После этого ни времени, ни желания жаловаться на скуку у него просто не оставалось. Будучи посланником при царе, генерал Кэткарт являлся также британским военным комиссаром, прикомандированным к русской армии. В его свите Киту довелось провести бóльшую часть успешной кампании 1814 года. Что касается самого генерала, то на первых порах он принял молодого человека прохладно и уделял бы его особе не больше внимания, чем любому из своих секретарей, если бы не крепкая дружба, возникшая между Китом и его собственным сыном. Джордж Кэткарт, молодой лейтенант шестого гвардейского драгунского полка, служил при своем отце в качестве адъютанта. Юноша много времени проводил доставляя депеши прикомандированным к разным частям офицерам английской армии, однако всякий раз, вернувшись в главную ставку, Джордж Кэткарт сразу же разыскивал единственного своего сверстника среди посольских. Кит, таким образом, неминуемо попадал на глаза его светлости и вскоре снискал расположение генерала. Тот счел Фенкота хорошо воспитанным, приятным в обращении, смышленым молодым человеком, как раз таким, без которого уж никак не обойтись загруженному множеством дел пожилому дипломату, в силу своего положения просто обязанному устраивать пышные светские приемы. Кит обладал тактом, был обходительным, а свойственная ему легкость в общении никогда не переходила границ светских приличий.

Когда генералу пришлось ехать в Вену на конгресс [4] Венский конгресс – общеевропейская конференция (сентябрь 1814 – июнь 1815 года), в ходе которой была выработана система договоров, направленных на восстановление монархий, разрушенных Французской революцией 1789 года и Наполеоновскими войнами, а также определены новые границы государств Европы. , он взял с собой Кита. Там молодой человек и остался. Благодаря дяде приняв Фенкота весьма радушно, лорд Каслри [5] Роберт Стюарт, виконт Каслри, 2-й маркиз Лондондерри (1769–1822) – британский политик ирландского происхождения, на протяжении десяти лет занимавший пост министра иностранных дел. представил его вновь назначенному послу, который, кроме прочего, оказался дальним родственником молодого человека. Кит понравился лорду Стюарту. На конгрессе недоброжелатели за глаза называли этого дипломата лордом Пумперникелем [6] Хлеб из грубой ржаной муки ( нем .). . Разлука с генералом несколько опечалила молодого человека, но он был рад возможности не возвращаться после окончания военных действий в Санкт-Петербург. К тому же Кита мучила белая зависть в связи с тем, что фортуна улыбнулась Джорджу Кэткарту: молодого офицера назначили в штаб Веллингтона [7] Артур Уэлсли, 1-й герцог Веллингтон (1769–1852) – британский полководец и государственный деятель, фельдмаршал, участник Наполеоновских войн, победитель при Ватерлоо (1815), впоследствии премьер-министр Великобритании. , когда тот находился при Ватерлоо. Кит настолько увлекся запутанными интригами тех, кто собирался подарить Европе вечный мир, что Санкт-Петербург казался ему не менее захолустной дырой, чем Константинополь.

В последние два года он дважды виделся с Эвелином за границей, а в Англию приехал лишь раз в связи с похоронами скоропостижно скончавшегося отца, которые состоялись ранней осенью 1816 года. С тех пор минуло уже без малого пятнадцать месяцев.

Леди Денвилл заметила, что ее младший сын ничуть не изменился, но затем, передумав, сказала:

– Глупости! Конечно, ты возмужал… Просто я помню, как ты выглядел раньше. Эвелин тоже повзрослел, и я к этому привыкла. Ты по-прежнему очень похож на брата. Расскажи, дорогой, как получилось, что тебе удалось столь внезапно приехать. Ты привез депешу? Ты вынужден возить депеши, как это делают некоторые офицеры?

– Нет, боюсь, что нет, – с серьезным видом произнес сын. – Для этого имеются королевские дипломатические курьеры. Я приехал, чтобы заняться неотложными личными делами.

– Господи, Кит! Не знала, что у тебя здесь есть дела! – воскликнула вдовствующая графиня. – Ты ведь не пытаешься подшутить надо мной?

– Нет, у меня и впрямь есть дела в Англии, – возразил молодой человек. – Теперь я стал вполне состоятельным человеком. Обычно таких называют толстосумами.

– Фи! Как вульгарно! К тому же твои слова не соответствуют истине.

– Почему вы столь категоричны, маменька? Мой крестный был так любезен, что оставил мне свое состояние, – укоризненно произнес молодой человек.

– А-а-а… это… Однако отнюдь не состояние, Кит. Мне бы весьма хотелось, чтобы твой крестный оставил тебе состояние, но… Я и сама думала, что ты унаследуешь от него хорошие деньги. Мистер Бембридж то и дело говорил о своем богатстве, однако на поверку оказалось – он обладал лишь тем, что Адлстроп, ужаснейший человек, называет достатком. Впрочем, в том не его вина. Нехорошо нам упрекать за это крестного.

– Я и не упрекаю. На мой взгляд, достаток тоже неплохо, маменька.

– Ты выражаешься в точности как Адлстроп. Я не хочу этого слышать, сын мой! – возмутилась леди Денвилл.

Кит и прежде знал, что поверенный в делах семьи не пользуется симпатией графини, но столь явная враждебность по отношению к этому человеку требовала дальнейших пояснений.

– Что такого сделал Адлстроп, чтобы вызвать вашу немилость, маменька?

– Лучше не будем о нем. Этот скаредный и мелочный человек не заслуживает нашего внимания. Я упомянула его лишь потому, что после кончины мистера Бембриджа он сказал мне, что тебе незачем приезжать домой, ибо нет никакой недвижимости, о праве передачи которой пришлось бы хлопотать лично. Есть лишь эти отвратительные ценные бумаги… Ума не приложу, что в них может быть ценного… Только не надо начинать нести всякие нелепицы об их прибыльности! Как я поняла, толку от бумаг никакого! Продать их нельзя! И не спорь со мной! Я вполне отдаю себе отчет в том, что они священны , однако на его месте ни в коем случае не вложила бы деньги во что-нибудь столь глупое!