Борис Брик - Шамиль

И вновь приняв лихой удел солдата,
Вступил в союз я с бедною страной,
И стал я жить судьбой её, когда-то
Со стороны изведанною мной.

В чужом краю, угрюмом и гористом,
Где бог войны справлял
кровавый пир,
Я перестал быть ссыльным
декабристом
И заменил черкесскою мундир.

Я полюбил изгибы узких улиц,
Обвалов гул и дым от кизяка.
И на лезгин, как их одноаулец,
Уж не глядел отныне свысока.

Пускай молва стоуста и столица,
Ещё чернит несчастнейший народ,
Я скажу, что горская столица
Была в те дни пристанищем свобод.

Порой сюда от «улицы зелёной»
Бежал драгун иль егерь молодой
И, поселясь в теснине отдалённой,
Царю грозил даренною гурдой.

Здесь жил народ архангельский
и вятский,
Игрой судьбы заброшенный на юг,
И с давних лет родной семьёй
солдатской
Я без труда был принят
в братский круг.

Прошёл лишь год,
и русская слободка
В моём лице приняла главаря,
И каждый день для ратных
дел трещотка
Будила нас, о воле говоря.

Прощай, тесак постылый,
Прощай, российский царь,
Прощайте, фрунт унылый
И каторжный сухарь!

Вовеки не коснутся
Шпицрутены солдата,
И в этом вам, ребята,
Клянётся ваш главарь.

Сменили мы на горы
Зелёные поля.
Не тешит наши взоры
Родимая земля.

Но пусть нас разделяет
С отчизной вал Аргуны, —
Да здравствуют драгуны,
Драгуны Шамиля!

Холодные биваки,
Гранитная постель,
Папаха и чувяки
Да драная шинель —

Вот всё, что ожидает
Мятежного солдата
В горах, где собирает
Войска свои Шамиль.

Но не впервой драгунам
На камнях засыпать,
В боях ядром чугунным
Подушку заменять.

Оставьте же тревоги!
Назад нам нет дороги,
А если и найдётся —
Не двинемся мы вспять.

Пускай дрожит от гула
Ущелий тёмных дно,
Пускай литое дуло
На нас наведено, —

Пляши и знай, молодка,
Что русская слободка
Гуляет перед боем
Сегодня в Ведено!

А ты, казачка Галя,
Склонись ко мне на грудь,
В житейском урагане
Подругою мне будь.

И до конца со мною
Пустынею земною
Пройди определённый
Нам свыше тяжкий путь!

Так славьте ж край скалистый!
А завтра на заре
Построит вас Марлинский
В железное каре.

И, как в былые годы,
Вы смело в бой пойдёте
За гордый стяг свободы,
Что реет на горе.

Но пусть гонимым людям
Нет участи другой —
Вовеки не забудем
Отчизны дорогой;

Не дрогнем перед битвой,
Но если пасть придётся —
Умрём с родной молитвой
Иль с песнею родной.

Свобода вновь воспрянет,
Не кончена борьба,
Не раз, наверно, грянет
В расселинах пальба.

Мужайтесь же, драгуны,
И пусть во мрак грядущий,
Как грозный вал Аргуны,
Уносит вас судьба!

В глухих горах, в аулах за Гунибом,
Костёр вражды в то время потухал,
Борьба с царём наскучила наибам,
И предал вновь сородичей шамхал!

Сжигая хлеб, бесчинствуя и грабя,
По всей стране неслося казачье,
И, покорясь настойчивости Граббе,
Вновь отдала заложников Чечня.

Сидела смерть на мрачных пепелищах,
В густых лесах скрывался
бледный страх,
Вокруг костров бродили
толпы нищих,
Погром бивак раскидывал в горах.

Казалось, все источники иссякли…
Вложив в ножны зазубренный
кинжал,
Склонился край, и не осталось сакли,
Где бы мертвец под буркой не лежал.

Но в сентябре сорокового года
Вновь загремел орудий перекат,
И к узденям чеченского народа
С аварских гор спустился тарикат.

Шамиль писал: «Урусы торжествуют,
Сынов аллы преследует сардар.
На их телах стервятники пируют,
И на полях безумствует пожар.

Но, как пророк из Мекки
шёл в Медину,
Так за хребет ушёл я от врагов.
В тяжёлый день народа не покину
И всё нести в сражении готов.

Я водрузил значки свои в Ашильте
И говорю: отважные, ко мне!
Гоните рознь и рвение усильте —
И Магомет отплатит вам втройне.

Да будет вновь могуча и едина
Страна хребтов – так небом решено, —
Да станет нам, как Мекка и Медина,
В родных горах Дарго и Ведено!»

Край отвечал тревожным
смутным гулом
На смелый клич любимого вождя.
И старики ходили по аулам,
Стыдя народ и раны бередя.

И я решил: владыка полумира
Теснит мечом сынов твоих, имам:
Но я не раб драгунского мундира!
Они в беде, и я их не предам.

В Чечню тогда отряды мы стянули,
Пошли вперёд с Кораном и мечом.
Была у нас посланницею пуля,
Стальной клинок был нашим
толмачом.

Не раз в бою доказывал Марлинский
(И тем досель душа моя горда),
Что нет коня быстрей,
чем кабардинский,
И нет клинка острее, чем гурда.

Когда ж в леса с надменным
Воронцовым
Проникла вновь жестокая война,
Восстал народ, и заревом пунцовым
Страна опять была озарена.

Сломав мосты и заградив дороги,
Врата страны я запер на замок
И, позабыв сомненья и тревоги,
Стал помогать друзьям своим,
как мог.

Чтоб проучить тупого царедворца,
Припомнив всё, что в корпусе узнал,
Я в краткий срок сапёром
сделал горца
И сердце гор завалом окопал.

В лесах Чечни – в Магометанской
Туле —
Я пушки лил для встречи роковой.
И, отыскав селитру в Унцукуле,
Устроил там завод пороховой.

На берегу высоком и скалистом,
Где слышен рёв немолчного Койсу,
Велел я стать своим артиллеристам
И разместил ичкеринцев в лесу.

И, увидав полки свои над бездной,
Сам Петербург, рассудку вопреки,
Здесь ощутил сноровку неизвестной,
Самим же им обученной руки.

А по горам и пропастям всё шире,
Будя восторг и зависть шевеля,
Дымился слух о русском мухаджире,
Отдавшем всё для дела Шамиля.

Я у скалы лежу на старой бурке,
Гостя душой в родимой стороне,
А далеко, в осеннем Петербурге,
Быть может, друг вздыхает обо мне.

Мне видится далёкая столица,
Мне слышится драгунская труба,
Мне грезятся друзей забытых лица,
И снится вновь бывалая судьба:

Вижу я за дымкою тумана
Блестящий круг у мраморных колонн,
Где, может быть, ещё танцует Анна
Печальный вальс иль сонный котильон.