Борис Херсонский - Кабы не радуга

что дают и по скольку в руки и вбогадушу
мать-перемать глаз навыкате дырка навылет
построишь домик из кубиков я разрушу не струшу
вот писал мандельштам что не дышать и воздух выпит

ходят хищные слухи продираются сквозь кустарник
в школе учат считать утраты щелкают счеты
остальное неисчислимо у стоек барных
разливают и опрокидывают не бойся что ты

заладил что ты заладил все утрясется
лишь бы бог не забыл о собственном сыне
надувает мальчик иллюзию страхом смеется
зубастая харя растет на прозрачной резине

При коммунистах здесь был спортивный зал.
В алтаре – душевые и прочее. Справа – "М",
слева – "Ж". Потом секретарь горкома сказал,
что нужно убрать колокольню. Церковь стала совсем

неузнаваемой, плоской. Тогда же снесли барабан
с куполом. Долго чинили крышу. Иконостас
вывезли на трехтонке. Комсомолец водитель Иван
Федосеев привез иконы домой. Получилось, спас.

Вместе с тестем доски сгрузили и сложили в подвал.
"Не нужно возиться с дровами", – Иван говорил жене.
Каждый вечер он уходил с приятелем, выпивал.
Жена молилась и плакала в тишине.

Пришли румыны. Иван оказался гад, дезертир,
потом – полицай. Иконы вернулись в храм.
Супруги переселились в одну из еврейских квартир.
Каждое воскресение, по утрам

чинно, под руку, нарядные, шли вдвоем
к литургии. На ней был цветной платок.
Она преклоняла колени, когда пели "Тебе поем".
Вечером Ваня пил. И, упившись, бывал жесток.

Иногда выходили в кино ("Освобожденный труд"
теперь назывался "Камелия"), набирались греха.
При входе смотрела в землю, чтобы не видеть труп
повешенного заложника. Жизнь все же была неплоха.

из обломков самовластья можно как пазл сложить
новое самовластье и дальше верно служить
из фрагментов портрета легко воссоздать выраженье лица
из обрывков мундира можно сшить униформу нового
образца

интересней всего сетка линий соединения швы
как все это срастается образуя целое слышите вы
именно тут возможен разрыв разлад и надлом
плывет возмездье над злом как облачко над селом

дело решает провинция средняя полоса
резвые речки рыхлые почвы смешанные леса
занесенные в красную книгу растения и жучки
высохшие старушки божие старички

дело решает провинция руины монастыря
председатель колхоза вставший ни свет ни заря
бухгалтер щелкают счеты впереди годовой отчет
эпоха с печи не встанет покуда не припечет

интересней всего увидеть искаженный облик земли
покрытой крупными трещинами дом который сожгли
интересней всего услышать вой изголодавшегося зверья
интересно надеть все новое сшитое из старья

Не видно, не слышно тебя. Как ты сумел
спрятаться? Так. Стал невидимым, онемел.
А был бы видим – стал бы бледен как мел.

Я и есть кусочек мела в Божьей руке. Несколько лет
крошился на черной доске, оставляя след.
И сейчас ощущаю насквозь проходящий свет.

Лучше взгляни, как разросся незримый град.
Атланты, кариатиды украшают каждый фасад.
Бесплотный, бесплодный сад. Но плоды, сияя, висят,

падают и лежат, выглядывая из травы.
Гипсовые барабанщики, мраморные львы,
прозрачная грива вокруг каждой пустой головы.

Этот бесплотный город – Четвертый Рим,
которого нет и не будет, хотя он есть, но незрим.
На лицо, лишенное черт, не нужно накладывать грим.

И ты погулял бы здесь, только дома ждут,
не садятся за стол, тонкую свечку жгут,
поминая тех, кто со мною остался тут.

вот и пришел к нам зверь от хвоста до носа измерь
настоящий железный на болтах и на гайках зверь
прижми к груди на цепь посади и рядом с ним посиди
рыком рычит криком кричит жрет за ушами трещит
костяная нога золотые рога на лбу роговой щит
посиди рядом с ним от пламени из пасти его прикури
ничего что зверь ты с ним по-человечески поговори
откуда родом какие планы на ближайшие века два три
слушай не бойся что не доживешь не дожуешь
корку отмеренной жизни ядрена вошь
не увидишь пламя бегущее по лесам по бескрайней степи
не узнаешь что зверь не усидел сорвался с цепи

вот сказали умер и мощной рукой вознесен
на высоты теперь поди докажи ему что ты не масон
не агент мосада ответ затихающий стон

летит бородатый старик с разинутым ртом
руки раскинул ноги на ширину не важно что будет потом
лучше так чем в глубине кротом на земле скотом

вот господь говорит я вселенную в кулаке держу
ты от страха дрожишь а я от гнева дрожу
за три вины погублю и за четыре не пощажу

вот господь сожмет тебя в ком и бросит тебя далеко
в чужую землю где в черном хором поют сулико
где русский танк грузинскому танку брат где не дышать
легко

где ущелье поток мелеет гремя испаряясь меж валунов
где на самом краю держит спасает ангел детей-шалунов
где разрушенный храм напоминает что мир не нов

раскинув руки раскрыв объятья летит бородатый старик
с кем-то спорит так тараторит сбиваясь на крик
цитирует молитвослов писание сказание патерик

поет акафист канон псалом видит напрягшегося вола
влекущего плуг оратая сеятеля и дела
совершенные ими слышит многоголосие колокола

канонаду возгласы бранные растопыренные пальцы рук
поднятых к небу взмах порождает звук
горестней чем безмолвие осуждения продолжительней
вечных мук

все равно хребет мертвеца или кавказский хребет
все равно облака сахарная вата вязкий шербет
масоны сгорбясь над книжкой твердят свою алеф бет

все равно святая земля или где православный брат
бьет православного брата из установки град
грудь бойца широка поместится много наград

господь говорит раз уж умер лети воспаряя ввысь
раскинув ладони лети на колени не становись
не на что опереться не хочешь молиться так не молись

вот говорит восхищу тебя сожму тебя в ком
а снизу глядят на тебя грозят тебе кулаком
и праведность белизна растекается молоком