Василь Махно - Куры не летают (сборник)

– Да, в карты я проиграл деньги и должен ему. Прошлой весной мы вместе ездили на рыбалку, стырили удочки и леску у его соседа. Поехали на моем мопеде, еще на Екатериновке от ментов тикали. После рыбалки Жека предложил поиграть в буру. У меня в карманах уже было пусто, я и заложил мопед.

Орел чешет за ухом мизинцем с удлиненным (до полутора сантиметров) ногтем.

– Короче, Жека: мопед надо вернуть.

– Я мопед продал.

– Заберешь и вернешь. Понял?

– Как я заберу? Я того пацана всего раза два встречал, он с 95-го квартала или из Соцгорода.

Перед лицом Жеки мгновенно блеснуло лезвие финки.

Орел, расстегнув летнюю курточку, достает из широкого, специально пришитого внутреннего кармана обрез.

– Убью, сука! Мопед завтра у Коляна! Все!

– Отсосешь, – спокойно отвечает Жека, получает обрезом резкий удар по голове и падает лицом в гравий беговой дорожки.

Рыба и Шкет тянут бесчувственного Жеку за туалет.

Орел поднимает вверх обрез и кричит:

– Все домой! Перестреляю, суки!

Жека не приходил в школу две недели. Все это время работники Детской комнаты милиции тягали нас на допросы, так и не выяснив, ни кто бил Жеку, ни сколько их было, ни их имен.

Одна из учительниц была гермафродиткой. Она старательно, как мужик, брила свои щеки, о ней ходили разные сплетни, вроде она один день женщина, а другой – мужчина. Я в это не верил. Мне казалось, что, если бы она хоть день была мужчиной, то должна была бы явиться в школу в мужском костюме.

Учительница зоологии, которая мечтала только о пенсии, всегда объясняя нам что-то о скелетах рыб или о строении млекопитающих, срывалась на истерику, когда кто-то не так себя вел. Она брала в руки указку и била ею по столу, выкрикивая весь свой словарный запас: скотина! нахалюга! враг народа! Выражение враг народа я понял позднее и думаю, что она его вынесла из своего сталинского детства. В то время «враги народа» случались повсюду.

Остальные учителя не запомнились ничем особенным, так как, возможно, по сути были людьми гуманными, хотя и угнетенными – годами педагогического труда.

На уроках и переменах, когда получалось, мы только тем и занимались, что играли в фантики. Для этого мы запасались шоколадными обертками с картинкой «Аленки» или «Чайки», сгибая их соответствующим образом, и устраивали баталии на старых подоконниках. Необходим был партнер – скажем, оба клали на подоконник свои фантики, сложенной стороной вверх, и нужно было ударить ладонью так, чтобы оба фантика подбросило в воздух от твоего удара и двумя «Аленками» они посмотрели на тебя. Если это удавалось, то ты выигрывал и забирал «Аленку» соперника себе. Хлопки детских ладоней наполняли школу, а учителя за эту игру снижали оценку по поведению, приводили для беседы в учительскую или к самому директору школы, но ничего не помогало. Мы продолжали собирать шоколадные обертки и стучали по подоконникам, как ненормальные.

Другой моей страстью было собирание фотографий с иностранными музыкальными группами. Дельцы, которые приторговывали этим товаром, часто подходили к нашей школе и, поджидая нас, потенциальных клиентов, крутились или возле туалетов, или за невысоким заборчиком перед школой. На фотографиях, как правило, стояли патлатые рок-музыканты в узких темных штанах с гитарами на фоне ударных инструментов. Качество снимков всегда оставляло желать лучшего – все это бесконечно переснималось из привозных заграничных журналов студентами или стажерами из стран, ставших на путь социализма, потом размножалось и продавалось. Среди криворожских подростков считалось необыкновенно престижным иметь несколько десятков таких фотографий, хотя и стоили они недешево. Все зависело от размера фоток и кто на них был изображен. Обычно фотка стоила 50 копеек, а большая – рубль. Это были немалые деньги, и поскольку школьные обеды покупались на месяц вперед, то карманных денег у меня практически не было. Поэтому нужно было их доставать – то ли припрятать сдачу за покупку в магазине, то ли выиграть в лотерею «Спринт». Билеты этой лотереи вместе с зелеными томами Леонида Ильича Брежнева «Ленинским курсом» продавались повсюду в киосках «Союзпечати». Я прятал эти фотографии от родителей, потому что знал: если они их найдут, то запоют свою вечную песню, мол, у других дети собирают что-то полезное – марки или значки, а я – черт знает что. Со временем у меня появилось много этих фотографий, и я мог выменивать их на другие, понравившиеся мне.

Всматриваясь в эти фотографии с патлатыми музыкантами, микрофонами, гитарами и ударными инструментами, я старался услышать их музыку, – но она не звучала.

Мама преподавала в двух школах музыку и тягала с собой баян и ноты.

Школы были расположены в разных концах города. Мама работала целыми днями по нескольку часов в одной и другой школе. Пока мы жили в комнате деда, ездить по школам было относительно недалеко. Потом мы получили трехкомнатную квартиру хрущевского типа и переехали в новый микрорайон на улицу Тынка.

Повсюду шло строительство, и сталинские здания на площади Артема, которые творили какую-то архитектурную идею и мне в общем-то нравились, сменились необжитостью новых районов. Строители усугубляли ее кучами стройматериалов, плохо уложенным асфальтом и недоукомплектованными детскими площадками.

Сперва я сидел на кухне нашей новой квартиры и смотрел с четвертого этажа на спортплощадку и футбольные игры. Эта площадка была огорожена полутораметровой сеткой, и от рассыпанного по ней мелкого щебня во время игры поднимались столбы пыли.

Недостатки такой разработки проектировщиков были видны сразу – когда падаешь на такое поле, разбиваешь локти и колени, и раны потом долго заживают.

С некоторого времени меня и большинство моих ровесников уже стал притягивать футбол. Мы играли с ранней весны и до поздней осени поделенной дворовой командой или двор на двор.

Нашими ближайшими соседями были криворожский композитор и известный криворожский футболист. Мне, конечно, импонировал футболист, но мои родители дружили с композитором. Мы бывали на днях рождения его детей, а они – на наших. Мама говорила, что композитор получает за свои песни немалые деньги, и переводы ему присылают из Киева. Как учитель музыки она была для меня авторитетом.

Однажды, по просьбе моей мамы, композитор оставил у нас свои ноты, и я прочел под ними несколько строф стихотворения о Ленине.

Мне больше нравился футболист команды «Кривбасс», особенно его новенькая машина «Лада» и спортивная форма, которую невозможно было купить ни в каком магазине. Поэтому я выцыганил у мамы деньги на гетры, к обыкновенным трусам она пришила по две белые полоски, а какая-то футболка у меня была. С этим футбольным обмундированием я решил попытать счастья и записаться в какую-нибудь футбольную команду ДЮСШ (детской юношеской спортивной школы). Однако сколько я ни ходил на всякие просмотры, никто из детских футбольных тренеров меня никуда не принимал.