Митико Какутани - Смерть правды

Грозные предзнаменования следовали одно за другим. В австрийские города у германской границы проникали группы немецкой молодежи, «они вербовали, грозили тем, кто не признавал себя их сторонником, что они за это поплатятся». И в итоге «все расселины и трещины между нациями и классами, которые с трудом замазывало время компромиссов, разверзлись и стали пропастями и безднами» {77} 77 Stefan Zweig, The World of Yesterday (New York: Viking Press, 1943), loc. 5297, 1269, 5400. .

И все же «нацизм в своей бессовестной технике обмана остерегался обнаружить всю крайность своих целей, прежде чем мир попривыкнет. Они осторожно опробовали свой метод: всегда лишь одна доза, а после нее – небольшая пауза. Всего лишь одна-единственная пилюля, а затем какое-то время выжидания, не окажется ли она слишком сильной, выдержит ли совесть мира и эту дозу» {78} 78 Stefan Zweig, The World of Yesterday (New York: Viking Press, 1943), loc. 5297, 2939. .

Никто не хотел расставаться с обычной жизнью, с привычками и повседневной рутиной, и люди не готовы были поверить в то, что их свободы будут у них так быстро отняты. Как может новый правитель Германии «прибегнуть к насилию в государстве, основанном на законности, где большинство в парламенте было против него и каждый гражданин государства считал свои свободу и равноправие обеспеченными торжественно принятой Конституцией»? {79} 79 Stefan Zweig, The World of Yesterday (New York: Viking Press, 1943), loc. 5297, 5378. Это безумие в двадцатом веке не может затянуться, говорили они.

В пророческой статье 2005 года Дэвид Фостер Уоллес [15] Дэвид Фостер Уоллес (англ. David Foster Wallace ; 1962–2008) – американский писатель, мыслитель-эссеист. рассуждал о том, что с появлением все большего числа новостных источников – печатных, телевизионных и онлайн – возник «калейдоскоп информационных возможностей». В качестве одного из парадоксов этого небывалого медийного ландшафта, породившего множество идеологических новостных каналов (включая немало правых, например, Fox News и The Rush Limbaugh Show), Уоллес отмечал укрепление «релятивизма именно такого сорта, который отвергают культурные консерваторы, то есть общедоступность и обесценивание знания, когда «истина» становится лишь вопросом точки зрения и политического интереса» {81} 81 David Foster Wallace, “Host: Deep into the Mercenary World of Take-No-Prisoners Political Talk Radio,” Atlantic, Apr. 2005. .

Эти слова написаны более чем за десять лет до президентских выборов-2016, и они до жути точно описывают культурный ландшафт при Трампе, когда истина все больше «в глазах смотрящего», факты легко перетасовываются и вообще они – социальный конструкт, мы словно бы перенеслись в перевернутый мир, где оказались выворочены наизнанку все прежние представления и отношения.

Республиканская партия, некогда оплот поборников холодной войны, и Трамп, пришедший к власти под лозунгом «закон и порядок», отмахиваются от угрозы, которую представляет собой российское вмешательство в американские выборы, а республиканские члены конгресса поговаривают о тайном заговоре в недрах ФБР и Министерства юстиции {82} 82 Stephen Collinson and Jeremy Diamond, “Trump Again at War with ‘Deep State’ Justice Department,” CNN Politics, Jan. 2, 2018. . Подобно иным представителям контркультуры 1960-х годов, новые республиканцы отвергают рационализм и науку. В первом раунде культурных войн многие из «новых левых» отвергали идеалы Просвещения как атавизм прежнего патриархального и имперского мышления. Теперь на идеалы разума и прогресса набросились правые, увидев в них проявление либерального заговора, направленного на подрыв традиционных ценностей, или же подозрительную примету яйцеголового элитизма. Параноидальные страхи насчет правительства все более смещались от левых, которые винили военно-промышленный комплекс в развязывании Вьетнамской войны, к правым: тролли альт-райтов и республиканские члены конгресса теперь дружно винят так называемое «глубинное государство» в злоумышлении против президента.

Сторонники Трампа во время избирательной кампании подавали себя как мятежную, даже революционную силу, которая сражается за вытесненных на обочину избирателей. Язык этой кампании до странности напоминал риторику радикалов шестидесятых годов: «Мы постараемся испортить игру стакнувшимся богачам, крупным корпорациям и владельцам СМИ», – заявил на одном из своих выступлений Трамп {83} 83 Donald J. Trump, “Remarks at a Rally at Waukesha County Expo Center in Waukesha, Wisconsin,” Sept. 28, 2016. Online by Gerhard Peters and John T. Woolley, The American Presidency Project, presidency.ucsb.edu/ws/index.php?pid=119201. . А в другом выступлении он призывал полностью обновить «коррумпированный и непригодный политический истеблишмент» {84} 84 Ben Illing, “Trump Ran as a Populist. He’s Governing as an Elitist. He’s Not the First,” Vox, June 23, 2017. .

Еще удивительнее, как правые популисты присваивают аргументацию постмодернизма, воспринятое им философское опровержение объективности – на протяжении десятилетий эти школы идей ассоциировались с левыми и с теми академическими кругами, которые вызывают глубочайшее презрение у Трампа и его сотоварищей. Зачем обращать внимание на эти зачастую довольно сложные высказывания ученых? Можно с уверенностью утверждать, что Трамп никогда не заглядывал в труды Дерриды, Бодрийяра или Лиотара, и едва ли вина за распространившийся в стране нигилизм лежит на постмодернистах. Тем не менее какая-то упрощенная версия их идей проникла, видимо, в популярную культуру и была подхвачена заступниками президента, которые с помощью релятивистских аргументов оправдывают его ложь; была подхвачена также деятелями правого крыла, которые ставят под вопрос эволюцию, отрицают реальность климатических изменений или распространяют альтернативные факты. Даже Майк Чернович, известный конспиролог и тролль альт-райтов, прибег к постмодернизму в интервью 2016 года для The New Yorker: «Послушайте, я познакомился в университете с теориями постмодернистов. Если все – нарратив, то нам нужны альтернативы на замену господствующего нарратива, – заявил он и добавил: – А по мне и не скажешь, что я читал Лакана, верно?» {85} 85 Andrew Marantz, “Trolls for Trump,” New Yorker, Oct. 31, 2016.

С 1960-х годов обвально падала вера в институты и официальные нарративы. Отчасти скептицизм представлял собой необходимую поправку, рациональную реакцию на катастрофы Вьетнама и Ирака, на Уотергейт и финансовый кризис 2008 года, на культурные предрассудки, издавна заражавшие все, от преподавания истории в начальной школе до несправедливостей судебной системы. Но произошедшая благодаря Интернету демократизация информации принесла не только захватывающие дух инновации и возможности для предпринимательства, но и целый каскад дезинформации и релятивизма, вплоть до нынешней эпидемии фейковых новостей.