Array Сборник - Психология глупости

В своей замечательной «Настольной книге о глупости» Ален Роже развивает тему «самодовольного рассудка»: надменный дурак считает, что человеку достаточно быть умным [46] A. Roger, «Bréviaire de la bêtise», Gallimard, 2008. . Глупость, по его мнению, олицетворяет (выставляя на посмешище) основные законы логики: тождества, противоречия, исключенного третьего. Дурак хочет, чтобы любое предложение было правдивым или лживым («ты меня любишь или нет?»), он не терпит противоречий («нельзя одновременно иметь какую-то вещь и ее противоположность»), и главное – он очень любит тавтологию («дело есть дело», «еврей есть еврей»). Флобер и Блуа особенно хорошо видели эту отождествляющую природу буржуазной глупости, которая находит удовольствие в штампах и избитых истинах («все артисты – несерьезные люди»). В этом проявляется честолюбие дурака, удовлетворение от тавтологии, которая ни о чем не говорит, потому что всегда верна. Тавтологию употребляют, когда не хотят сказать ничего важного и толкового, а лишь напомнить о том, что вещи идентичны самим себе: «деньги есть деньги», «женщина есть женщина» – и справедливо замечание Брассенса «если ты дурак, то ты дурак». Здесь тавтология приближается к вздору, пустой болтовне, бесстыдно выставляющей себя напоказ. Это также признак еще одного вида глупости – твердолобой, примером которой является глупость военная, по природе своей авторитарная (Грэм Олрайт поет: «Сил больше не осталось, а старый хрен велел идти вперед»).

Для романтиков «рассудок глуп сам по себе».

Стереотипное мышление характерно для всего мира, это мышление толпы, которой романтики противопоставляют человека, способного во имя искусства противостоять всеобщему обезличиванию. Но в XX веке (и еще больше в XXI) даже искусство становится глупым и фальшивым, как, например, китч – вид глупости по отношению к красоте, болезнь эстетического восприятия [47] H. Broch, «Quelques remarques sur le kitsch», in «Crеation littеraire et connaissance humaine», Gallimard, 1985. . Но главное – глупость теряет свои индивидуальные черты, как это было еще в XVII и XVIII веках, и становится массовой. Порождение вздора, ранее свойственное только прессе, становится настоящей эпидемией в СМИ, интернете и социальных сетях, которые распространяют его в таких огромных дозах, что превращают в политическую силу. Все это становится частью эпохи постправды, которую было бы правильнее назвать эпохой вздора: возникновение определенного типа речи и мышления, для которых истина больше не имеет значения, важен лишь производимый эффект. Вздор одновременно глуп, потому что неконтролируем, и изворотлив, потому что находится на службе политических стратегий и пропаганды.

Если первопричиной глупости является чрезмерная рассудительность, как мы можем доверять рассудку, чтобы противостоять ей? Перед этой дилеммой оказались все мыслители, которые – от Ницше до Хайдеггера, от Сартра до Фуко – обвиняли рассудок и эпоху Просвещения в том, что они породили массовую культуру, технику и тоталитаризм. И зачастую решали ее, предпочитая, как и романтики, иррационализм. Но болезнь под названием «глупость» невозможно вылечить отказом от рассудка. Для этого необходимо критическое мышление, осознающее ее пределы.

Если вы еще не знакомы с Homo economicus [48] Homo economicus (лат.) – человек экономический. – Прим. пер. , поторопитесь, пока он еще шевелится. Вплоть до рубежа веков он считался моделью самостоятельного субъекта, определяемого согласно «ожидаемой полезности» своего выбора, действующего с оптимальной выгодой, особенно финансовой. Эгоистичный, рациональный и неизменный. Центральная фигура неоклассической экономики. Это было просто, красиво, неправильно.

Психологи долгое время не имели единого мнения по поводу этой модели. Можно догадаться, что психоаналитикам, склонным к поиску неосознаваемых стремлений, скрытых мотиваций, темных сторон личности, было отчего проявить скептицизм перед таким хитроумным и проницательным субъектом. Но остальные в него верили, начиная с когнитивистов, для которых человеческая мысль работает как компьютер, обрабатывая информацию и связывая алгоритмы.

Некоторые модели 1980-х годов (как, например, естественная логика Брэна или теория прагматических схем умозаключений Ченга и Холиока) изображали нас манипулирующими законами формальной логики и репрезентациями [49] Репрезентация – воспроизведение виденного, слышанного, прочувствованного человеком с возможными изменениями представляемой информации. – Прим. пер. (как в случае теории ментальных моделей Джонсон – Лэрда). И все же начиная с 1960-х годов усилиями когнитивистов, таких как Питер Уэйсон со своей «задачей выбора», эта красивая модель дала трещину.

Перед вами на столе лежат четыре карточки. На каждой из них имеется буква или цифра, например D, F, 7 и 5. Описание задачи следующее: «Какие карточки вы должны перевернуть, чтобы проверить истинность следующего утверждения: если на лицевой стороне изображена буква D, то на оборотной – цифра 7?»

Можно рассматривать проблему со всех сторон, но с точки зрения логики есть только один верный ответ: нужно перевернуть карточки «D» и «5». Другими словами, следует искать то, что может опровергнуть правило, а не подтвердить его. Иначе мы получим «предвзятость подтверждения». «Это следовало знать», – скажете вы!

Конечно, 80 % из нас об этом не знают и не обладают такой интуицией. Мы ошибаемся, даже не оправдываясь, что пошли на поводу у эмоций. В этом нет ничего плохого, потому что мы вовсе не прирожденные логики или статистики, как это утверждает теория о гомо экономикус. Сокрушительный удар эта теория пережила в 2002 году, когда американо-израильский психолог Даниэль Канеман получил Нобелевскую премию по экономике.

В начале 1970-х годов в работах, выполненных вместе со своим коллегой Амосом Тверски, скончавшимся в 1996 году, Канеман описывает интуитивные рассуждения, которые мы используем в повседневной жизни, – эвристические суждения. Они похожи на логику, но это лишь видимость: на самом деле они довольно грубы и приблизительны. В повседневной жизни, однако, они со своими функциями вполне справляются. Поэтому их можно использовать без особого для себя ущерба вместо утомительных и усердных рассуждений, которые, возможно, и более точные, но слишком уж энергозатратные.

С получением этой Нобелевской премии гомо экономикус, публично развенчанный, уходит в прошлое, освобождая путь для поведенческой экономики – востребованной научной дисциплины, особенно в кризисное время, когда приходится отказываться от традиционных моделей экономики. На этот раз исследуются наши рассуждения и решения в реальных, а не в оторванных от жизни ситуациях. И результат оказывается нелестным. Выясняется, что все наши рассуждения и решения никуда не годятся. Облава на неполноценные умозаключения превратилась в настоящую олимпийскую дисциплину в социальной и когнитивной психологии, а также в нейронауках, с результатами, вызывающими все большую неловкость за миф о рациональном человеке. Например, психолог Соломон Аш доказал, что из соображений конформизма мы готовы отрицать очевидное. Находясь в группе, утверждающей, что все линии имеют одинаковую длину, мы будем пытаться себя обмануть, чтобы добровольно примкнуть к мнению остальных.