Гэри Лахман - В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева

Однако ученики Гурджиева или даже заинтересованные читатели вскоре обнаруживают, что путь к сознанию далек от прямого. Помимо многих странных идей, таких как «самовоспоминание», «Луч Творения», «Закон Октав» и «сверхусилия», читатель, интересующийся Четвертым путем, запутывается в сети византийской политики и эзотерической психодрамы, в центре которых находились бурные отношения Гурджиева и его самого знаменитого ученика, Успенского. Бо́льшая часть книг о Гурджиеве изображает его непогрешимым суперменом, каждый поступок которого был спланирован и осознан, а Успенского – слабым интеллектуалом, не способным понять истинное значение учения мастера. Но есть и другой угол зрения на сложные отношения между двумя мудрецами. Успенский не был новичком в сфере высшего сознания, и для читавших его ранние книги очевидно, что он многое знал и до судьбоносной встречи с Гурджиевым. Несомненно, что встреча с Гурджиевым стала крупнейшим событием в жизни Успенского. Однако некоторые, как делаю это и я, задаются вопросом, не стала ли эта встреча и наихудшим событием в его жизни.

После даже поверхностного знакомства с Четвертым путем у большинства учеников возникает вопрос: почему Успенский, искатель знания, разошелся с Гурджиевым, его обладателем? Действительно ли он, как предполагают многие, украл идеи Гурджиева, чтобы выдать себя за учителя? Или он пытался спасти их от уничтожения в руках когда-то надежного учителя, который по всем признакам сошел с ума? Джон Пентленд, которому незадолго до смерти Гурджиев поручил заботу о работе в Америке, описал ситуацию точной и всеобъемлющей фразой: «Разрыв между этими двумя, учителем и учеником, каждый из которых многое получил от другого, так и не получил удовлетворительного объяснения». Тем не менее, на эту тему было много спекуляций. Для некоторых раскол между ними стал центральным актом в современной мистериальной пьесе и начал духовное течение, пик которого совпадет с началом новой эпохи. Для других Успенский был оппортунистом и ренегатом, простым философом, который присвоил учение Гурджиева и объявил себя его конкурентом. «Все, что Успенский мог предложить ценного, он получил от Гурджиева», – замечал один ученик [2] Денис Саурат, цит. по: Nott C.S. Journey Through This World. L.: Routledge & Kegan Paul, 1969. С. 47. . «Успенский – профессиональный философ, который учился у Гурджиева, а теперь основал своего рода конкурирующую школу», – говорил другой [3] Фрэнк Пиндер, цит. там же. С. 91. . Оценка самого Гурджиева не менее мрачна: «Успенский – очень приятный собеседник и собутыльник, но слабый человек» [4] Г. И. Гурджиев, цит. там же. С. 107. .

Раскол между Успенским и Гурджиевым – это не единственная тайна в истории Четвертого пути. Это, скорее, вершина айсберга, первое из многих тревожных явлений, появившихся из великолепного сосуда Пандоры. Почему, например, такой успешный писатель, как Успенский, отказался от своей карьеры и посвятил себя преподаванию идей человека, от которого отрекся? Зачем вообще Гурджиев вовлек Успенского в свой круг? Нужно ли это было для того, чтобы использовать его ради распространения собственных замыслов? Что произошло, что обратило блестящего философа против его загадочного учителя? Прошлое Гурджиева – тайна. Действительно ли он провел годы перед своим появлением в Москве, путешествуя по Центральной Азии в качестве члена эзотерического братства, которое называется Искателями истины, как он сам утверждал? Или он, как многие предполагали, был на самом деле шпионом, работавшим на царя в годы Большой игры? [5] Большая игра – распространенный в западной историографии термин, который используется для описания империалистического соперничества между Британской и Российской империями за господство в Центральной Азии с 1813 по 1907 год. – Здесь и далее примеч. ред. Почему Гурджиев конфликтовал и отталкивал своих лучших учеников, в том числе и Успенского? Было ли это тактикой, использовавшейся в трудном пути пробуждения? Или же были и другие причины? Был ли Гурджиев сверхчеловеком, как считали многие его последователи? Или у него была темная сторона? В этой книге я рассматриваю некоторые из вопросов и пытаюсь пролить свет на то, что остается поразительной и озадачивающей загадкой.

Эта загадка занимала меня много лет. История Успенского и Гурджиева заворожила меня уже тогда, когда я впервые – в конце 70-х – прочитал у Успенского описание времени, проведенного с Гурджиевым, его книгу «В поисках чудесного». Моим первым впечатлением было то, что я вступил в контакт с системой идей, не похожих ни на что виденное прежде; несколькими годами спустя это ощущение привело к тому, что я сам стал заниматься путем Гурджиева. Несколько лет я вместе с другими учениками следовал учению, описанному в работах Успенского и в собственных книгах Гурджиева. Я считаю, что это время было проведено с пользой; однако со временем я обнаружил, что отступаю от работы, чтобы подробнее рассмотреть другие идеи. Но с годами я вернулся к книгам Успенского – не основанными на работах Гурджиева, а к ранним работам: «Tertium Organum», «Странная жизнь Ивана Осокина», «Новая модель Вселенной». В них я нашел стимулирующий и развитый разум, который странным образом отсутствовал в таких книгах, как «Четвертый путь», сборник вопросов и ответов, почерпнутых из сотен встреч, которые Успенский в свое время проводил в Лондоне, преподавая идеи Гурджиева. Мне стало интересно, что произошло между 1912 годом, когда в России опубликовали его первую книгу, «Tertium Organum», и поздними годами преподавания учения, чтобы появились такие сильные различия? Что превратило молодого поэтичного Успенского в строгого и требовательного надсмотрщика?

Хотя о Гурджиеве написано несколько книг, немногие сосредоточиваются на Успенском, и многие из них давно не переиздавались. Исключение составляет «Битва магов» Уильяма Патрика Паттерсона. Эта великолепная книга сосредоточена на том, почему Успенский оставил Гурджиева, и когда я обнаружил ее, то был в восторге от того, что кто-то наконец взялся за эту тайну. Однако, читая книгу Паттерсона, я начал сомневаться в ее предпосылках. С точки зрения автора, Успенский не сумел понять суть миссии Гурджиева и, когда пришло ее время, не смог избавиться от своей независимости, самолюбия и эгоизма, чтобы полностью посвятить себя работе Гурджиева. Успенский был в этом не одинок: согласно Паттерсону, А. Р. Ораж и Дж. Г. Беннет – два других ближайших ученика Гурджиева – тоже не прошли это испытание. Но, читая, я обнаружил, что болею не за ту команду. Конечно, то, как Гурджиев обращался с этими тремя (как и с другими своими последователями), можно рассматривать как форму духовной «строгой любви», своего рода эзотерической версией необходимости «быть жестоким в доброте». Однако после книги Паттерсона я стал сомневаться, действительно ли многочисленные случаи резкости Гурджиева, его давление, непрерывные требования и подавляющие манеры, а также часто казавшееся иррациональным поведение были шагами, необходимыми для реализации его цели. Подобно Успенскому, я стал отделять человека от его учения и задавать такие вопросы: насколько это поведение являлось настоящей стратегией обучения, а насколько – просто характером Гурджиева? Насколько его последователи интерпретировали его действия? И насколько ему было необходимо контролировать, подавлять и управлять другими?