А. Скола - Богословская антропология

Когда христианская вера исповедует «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли» , то в сущности она говорит этим, что все существующее происходит от свободного сообщения Богом Себя и что это сообщение абсолютно: ничто не предшествует этому жесту Бога. Признание абсолютной суверенности Бога ведет к утверждению, что Творение есть Его и только Его деяние.

Именно в этом состоит первоначальный смысл традиционной формулы creatio ex nihilo (творение из ничего), которая в ту эпоху представляла собой своего рода синтез христианской мысли о Творении.

Эта формулировка была выработана на основе присутствующих в Писании указаний: «Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего» [278](2 Макк 7, 28); «Я поставил тебя… перед Богом… животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее» (Рим 4, 17).

Знаменательно, что она используется на протяжении всего развития церковной традиции, имея всегда вполне конкретную идейную направленность. Так, нетрудно заметить, что у различных авторов первых веков, таких как Пастырь Ерма, Ириней и Ориген, эта формула носит антигностическую направленность [279]. Явно антиманихейская тенденция присутствует в папских и соборных установлениях средневековья, таких как professio fidei [исповедание веры – Прим. пер. ] для вальденсов Иннокентия III (1208) [280]и аналогичном тексте IV Латеранского собора (1215) [281]. Затем интерес к этой формуле проявился в Конституции Dei Filius I Ватиканского собора, где она была повторена и сделана более строгой [282]: естественно, меняется ее адресат, но нетрудно заметить стремление утвердить креационистское понимание мира, на этот раз в контексте дискуссии со сциентистским позитивизмом или тенденциозно пантеистическим идеализмом [283].

Формула творение ex nihilo не указывает просто на противоположность Бытия и Ничто, но подразумевает таинственность конечного бытия (преходящие вещи существуют, но могли бы и не существовать). Конечное бытие само по себе не может быть причиной собственного существования. В то же время ex nihilo отражает осознание того, что тварь есть только потому, что Бог сообщает ей Свое Бытие и ничто не предшествует этому акту. В этом смысле творение ex nihilo означает, что реальное онтологическое основание тварного происходит и полностью зависит от абсолютной суверенности Бога. Понимаемое так творение не требует представления о некоей пустоте , из которой Бог извлек основу тварного бытия. Утверждается только, что уникальная полнота божественной жизни свободно дарует себя, вплоть до того, что создает отличные от себя сущности.

Преодолевая искушения дуализма, христианское богословие тем самым утверждает совершенную положительность тварной реальности. В то же время размышление о творении ex nihilo демонстрирует необоснованность нигилистической позиции [284].

Литература для углубленного изучения темы:

G. May, Schupfung aus dem Nichts. Die Entstehung der Lehre von der creatio ex nihilo, Berlin – New York 1978.

в) Различие между Творцом и тварью

Понимание отличия Бога от твари уже неявно присутствует у Отцов Церкви, подчеркивавших различие между творением и порождением: мир сотворен, а не порожден Богом как Сын, и потому не обладает Его сущностью [285].

Тогда становится понятнее, почему в патристическом богословии формула творения ex nihilo несла в себе и ясное осознание отличия творения от Бога. Утверждая, что творение получает от некого Иного отличное от Него и положительное существование, она непосредственно вводит фундаментальные понятия онтологии в проблеме различения сущих: как следует понимать существование неабсолютного бытия, имеющего основание в некоем отличном от себя Ином, но в то же время обладающего своей собственной действительной реальностью? [286]

Поиски адекватного ответа на этот вопрос привели к теоретической разработке богословского понятия Творения, прежде всего, в трудах схоластов и, в частности, Фомы Аквинского.

Сделать это Ангельского доктора побуждал весь культурный контекст эпохи, в которой он жил. Возрождающееся манихейство, проблемы, поставленные арабской философией и нарастающее влияние аристотелизма на Западе поставили богословов перед проблематикой, характерной еще для дохристианской эпохи [287].

Фома утверждает, прежде всего, что отношение Творца и твари уникально, поскольку Творение, понимаемое как действие, присущее Богу, является неповторимым проявлением каузальности [288]. Стремясь прояснить содержание этого единичного божественного акта, Аквинат осуществляет синтез «платоновской» причастности и «аристотелевской» потенции / акта [289].

Он понимает причастность в рамках представления о Бытии как чистом Акте [290]. Этот тезис позволяет ему через различение essentia [сущности – Прим. пер. ] и esse [бытия – Прим. пер. ] показать, что твари существуют по причастности, поскольку их сущность получает свою актуальность от esse , понимаемого как первый и последний акт всякой действительности. Согласно Фоме, акт превыше аристотелевской сущности, а потенцию можно приписать природе Бога, если ее понимать как принцип сообщения [291].

Мысля в этом направлении, Фома Аквинский приходит к главному результату – понятию причастности [292].

Если понимать Бытие Бога как Акт Бытия, то причастность ему не предполагает нечто «менее» онтологическое. С этой точки зрения отпадают сомнения относительно онтологической положительности тварной реальности, и создаются предпосылки адекватного понимания смысла различения Бога и Творения.

Для Фомы решающим было представление о глубочайшем единстве веры и разума, в рамках которого он выработал свою онтологию actus essendi [293]. Согласно ей, онтологическая зависимость тварей от Бога становится понятной на основе реального различения essentia и esse [294]. В этой теоретической перспективе ясно, что существующие вещи не имеют в себе основы своего существования: любое сущее не есть бытие самого себя, что, однако, не лишает его онтологической реальности [295].

Оригинальность подхода доминиканского богослова состоит в применении к творческому акту Бога категории отношения . С ее помощью Фоме Аквинскому удается выразить абсолютную онтологическую зависимость тварного и, вместе с тем, то, что оно есть преизбыточный дар, некое «принятие бытия» [296]. Случайное поистине есть и его реальность основана на его причастности Акту Бытия [297].