Джон Ллойд - Этидорпа, или Край Земли

Каждый из семи человек выступил вперед и пожал мою руку, отдавая мне пожатие братства. Затем без слов они поочередно и молча ушли во тьму. Как только последний человек исчез, в двери появился силуэт, одетый и замаскированный, точно как и те, кто ушли. Он снял с себя чёрную мантию, в которую был облачён, сорвал со своего лица маску и предстал передо мной стройный, великолепной внешности молодой человек. Я видел отчётливо его при свете свечи. Меня сразу же поразило его дружеское весёлое выражение лица, и в моём сердце появилась внезапная надежда. На время я забыл о том превращении, которое произошло с моей личностью и которое было безболезненно, не оставив ни одного физического ощущения, ни одной мысли о том, что я в прошлом существовал. Моя душа всё еще была моей собственной, как я представлял. Моя кровь как будто не изменилась и должна течь так же быстро, как и раньше. Моя сила не изменилась. В самом деле, я был в сознании расцвета жизни.

«Простите меня, отец, – сказал странник – но мне была предписана работа в качестве гида первой части Вашей поездки, и я информирую Вас, что намерен её исполнить».

Его голос был мягкий и приятный, поведение уважительное, но та необычная манера, с которой он говорил, убедила меня в том, что он знал, что в качестве гида должен проводить меня к какому-то заранее определённому месту. То, что он намерен поступить так, было очевидно – с моего позволения или без него.

«Почему Вы называете меня отцом?» – попытался я сказать, но как только первые слова сорвались с моих губ, воспоминания о событиях ночи обрушились на меня, так что вместо своего голоса я узнал пискливый голос старого человека, коим я теперь стал, и мой язык осёкся, предложение осталось невысказанным.

«Вы спросили меня, почему я назвал Вас отец? Потому, что мне указано быть Вашим сыном, заботиться о Ваших нуждах, сделать Ваше путешествие насколько возможно лёгким и приятным, тихо и заботливо проводить Вас до того места, которое следующим испытает Ваш интерес».

Я, свободный человек, стоял перед ним в расцвете лет, полон энергии, и этот юноша сам вмешался между мной и моей свободой. Должен ли я позволить этому хрупкому молодому человеку увезти меня отсюда, как заключённого? Не лучше ли было отставить его в сторону, а если необходимо, то и бросить его об землю и идти вперёд к своей свободе? Я всё ещё колебался, ведь он мог иметь приятелей снаружи, вероятно, он был не один.

«Возле нас нет компаньонов, – сказал он, читая мои мысли – и если я не кажусь страшным, то вполне естественно, что в Ваш ум могла придти мысль о возможности побега, но Вы не можете избежать своей судьбы и не должны предпринимать попытки отказаться от моей компании. Вы должны покинуть эту местность, и покинуть без сожаления. Чтобы Вы могли добровольно согласиться, я предлагаю вернуться вместе к вашему дому, который, однако, больше не будет Вашим. Я буду сопровождать Вас, как компаньон, как Ваш сын. За одним исключением – Вы можете говорить с кем-либо, к кому обратитесь, можете навестить любого из Ваших старых приятелей, открыто говорить, кто Вы такой, и кем или чем Вы стали. Но я должен иметь привилегию вступать в разговор».

«Согласен» – крикнул я и протянул свою руку. Он пожал её, и при свете свечи я увидел, как по его лицу пробежало особенное выражение, когда он добавил.

«Как я уже сказал, и Вы пообещали, только с одним человеком Вы не должны говорить – с Вашей женой».

Я склонил голову, и поток печальных воспоминаний нахлынул на меня. Единственный на свете человек, которого я жаждал встретить, сжать в своих объятиях, поведать о своём горе, была моя жена. Я умолял его отменить этот жестокий запрет.

«Вы должны были думать о ней раньше, теперь слишком поздно. Разрешить Вам встретиться с ней и говорить было бы слишком опасно. Она могла бы проникнуть в Вашу маскировку. С остальными не страшно».

«Я должен идти с Вами в неизвестное будущее без прощального поцелуя моего маленького ребёнка и моего грудного младенца трёх месяцев от роду?»

«Так было приказано».

Я упал на пол и зарыдал.

«Это слишком тяжело, слишком тяжело перенести человеческому сердцу. Жизнь не имеет очарования для человека, от которого отнято всё самое дорогое – дом, друзья, семья».

«Люди, которые отказываются от таких наслаждений и удобств, являются теми, кто совершает величайшее благо для человечества, – сказал юноша. Множества существуют для размножения расы, люди, как и животные, но исключительным филантропом является тот, кто отказывается от материального блаженства и наказывает себя, чтобы разрешить такую проблему, какую Вам приказано решить. Не спорьте больше – линия намечена, и Вы должны прямо следовать по ней».

Хотя была осень, ночь была пронизывающе холодной. При пламени старого камина в бревенчатом домике, он бросил в огонь своё чёрное одеяние, и как только оно превратилось в пепел, последние доказательства живых действий, через которые я прошёл, были уничтожены. Лёжа в рыданиях на полу, я пытался рассуждать с собой о том, что всё, что я пережил, было галлюцинацией. Я дремал, затем проснулся встревоженный, в полусознании, как от кошмарного сновидения. Я сказал себе «сон, сон» и снова уснул.

Когда я проснулся, дверь помещения открылась, ярко засияло солнце, и мой друг, такой счастливый и беззаботный, сказал: «Отец, скоро мы должны начать наше путешествие, я извлек пользу из вашего освежающего сна и заказал завтрак вон в том фанерном доме. Наша еда ждёт нас».

Я поднялся, умыл своё морщинистое лицо, уложил свои седые волосы и вздрогнул, когда увидел в карманном зеркальце отражение своей фигуры явно постаревшего дряхлого человека.

«Не тревожьтесь о своём состоянии, – сказал мой компаньон – Ваши слабости не настоящие. Лишь немногим было когда-либо позволено испить богатства того откровения, которое ожидает Вас. Ввиду таких ожиданий действительность того, что Вы преждевременно постарели во внешности, не должна Вас огорчать. Будьте добры сердцем, и когда Вы только скажете, мы начнём наше путешествие, которое начнется тогда, когда Вы скажете последнее „прощай“ Вашим друзьям и знакомым».

Я не ответил, но молча пошёл с ним, ибо мысли мои были в прошлом, а мои размышления были далеко не из приятных. Мы подошли к фермерскому дому, и, наблюдая за заботой и вниманием, оказанными мне миловидной хозяйкой, я осознал, что, по крайней мере, в одном отношении пожилой возраст принёс своё возмещение. После завтрака из фермерского амбара показался человек и привёл нескольких лошадей, запряженных в открытый весенний экипаж. Он выполнял распоряжение моего гида. Я вошёл в сопровождении моего молодого друга, который приказал ехать в направлении той деревни, из которой я был похищен. Казалось, он знал мою прошедшую жизнь так же, как и я. Он попросил меня выбрать тех из моих друзей, с кем я хотел бы попрощаться, даже упомянув их имена. Он представлял собой терпеливого доверчивого сына, и меня настолько начала изумлять его смелость, что я даже восхитился его доверительностью.