Ричард Морган - Черный человек

Шаги в задней части часовни.

– Марсалис!

Вот черт.

Он оглянулся. Три вертухая: двое из дневной смены крыла «В», Фольц и Гарсия, оба с карабинами-травматами, сканируют взглядом ряды скамей с профессиональным спокойствием. Третий, незнакомый, был без оружия, гарнитура для связи в его ухе и перед губами выглядела новехонькой. Белый, лет сорока или сорока с небольшим. Карл определил его как представителя администрации, возможно занимающего высокий пост. Его волосы тронула седина, лицо избороздили морщины – возраст и усталость, – но в глазах не было привычной настороженности тех, кто по долгу службы вынужден постоянно прогуливаться по тюремным галереям. То, что Карл не знал его, само по себе ничего не значило, тюрьма штата Южная Флорида – заведение большое. Но в игре «апелляция – отказ – новая апелляция» ему уже раз десять приходилось сталкиваться с представителями администрации, а память на лица у него была хорошая. Где бы этот мужик ни работал, Карл там не бывал и его не видел.

– Так, Марсалис, че тут делаем? – Челюсти Фольца ритмично двигались, перемалывая жвачку. – Ты ж неверующий.

Ответа не требовалось. Гарсия и Фольц были тертыми калачами и знали, что обычно происходит в часовне. Взгляд Фольца переместился к Дудеку и Ли, и он кивнул сам себе:

– Ищем расовую гармонию в Господе, да, парни?

Арийцы на передней скамье промолчали. Третий сторонник теории расового превосходства сидел так, что приклад карабина Гарсии находился у самого его уха.

– Ну хватит, – отрезал тот, что в штатском. – Марсалис, в администрацию.

Крошечный всплеск надежды. Встречи с Андриц-ким, представителем АГЗООН, бывали каждый второй вторник, в первой половине дня. Если кто-то без предупреждения явился в конце недели, должно быть, принес хорошие новости. Должно быть. Кто-то где-то должен был найти слабое место республиканской плотины, которая зиждится на ксенофобии и ложной нравственности. Останется только надавить в нужном месте, тогда юридические и дипломатические процессы пойдут как надо, и Карла Марсалиса вытащат наконец из этой сраной тюрьмы и вернут домой.

«Да, надейся на это, ловец». Он дал заточке соскользнуть по рукаву вниз и беззвучно упасть на скамью. Затолкал ее пальцами между сиденьем и спинкой и поднялся. Он сделал это незаметно, в том числе для арийцев, которые как следует не видели место, где он сидел. «Семнадцать», – вспомнилось ему, и по телу пробежал легкий холодок. У него не было ни финансов, ни другой валюты, чтобы приобрести еще одну заточку, если надежды не оправдаются и он вернется в крыло «В» к Дудеку с его уязвленным расовым превосходством. И меш там или не меш, без оружия он, вероятнее всего, пострадает.

Надежда неожиданно превратилась в тошнотворное уныние и бессмысленную нарастающую злость.

Реджи Барнс, надеюсь, ты сдохнешь на хер в этом респираторе.

Он пошел по проходу к надзирателям. Дудек повернулся, чтобы посмотреть ему вслед. Карл заметил это краем глаза, с каменным лицом обернулся, чтобы встретиться с арийцем взглядом, и увидел в лице того голод и неутоленную кровожадность. Однако под маской невозмутимого спокойствия он вдруг ощутил, как утомляет его молодость и ярость этого человека и та ненависть, которую словно бы источают не только Дудек и ему подобные, но и сами тюремные стены вокруг него. Казалось, учреждения вроде тюрьмы штата Южная Флорида – это железы среди внутренних органов Республики, естественная функция которых – вырабатывать разъедающую все на своем пути ненависть, сгущать ее и впрыскивать в кровеносную систему нации.

– Вперед смотри, Дудек, – Фольц заметил, что ариец прямо-таки искрит, и подпустил в голос иронии: – Ты как-то неправильно молишься, сынок.

Карл не оглянулся посмотреть, как Дудек подчинится, – незачем. Совершенно неважно, как там теперь выглядит Дудек и куда он глядит. Карл спиной ощущал его ненависть, она разрасталась, будто гигантская мягкая шаро-образная опухоль, заполняя собой весь дом молитвы. Тюремный устав стоит на вере. У каждого свой собственный бог, и бог Дудека был белым, как крошка пенопласта.

Голос Сазерленда, глубокий и изумленный, будто мед, разлился в голове.

«В ненависти нет ничего нового, ловец. Она нужна им, как воздух. Без нее они развалятся на части. Тринадцатые просто новый крючок, на который они попались».

«Предполагается, что я должен от этого лучше себя почувствовать?»

И Сазерленд пожал плечами.

«Предполагается, что ты будешь к этому готов. А чего тебе еще надо?»

Пока он шел, – вначале по крылу «В», а потом через двор к зданию администрации, – внутри боролись страх и надежда. Флоридская жара окутала его, как теплое влажное полотенце. Пробившиеся сквозь облачный покров лучи солнца резали глаза. Он прищурился и вытянул шею в поисках каких-нибудь знаков. На крыше не было вертолета, который означал бы визит высокого гостя из Таллахасси или Вашингтона. В сером небе тоже пусто – ни звука, который намекнул бы, что на стоянке за массивным двойным забором тюрьмы что-то происходит. Журналисты не суетятся, машин спутниковой трансляции тоже не видать. Пару месяцев назад, вскоре после того, как его перевели сюда, Андрицкий слил прессе кое-какие детали в надежде вызвать возмущение общественности, чтобы добиться его скорейшего освобождения. Это кончилось плохо, средства массовой информации сосредоточились исключительно на том, что Карл – тайный агент АГЗООН, и смерти Габриэллы в лагере «Гаррод Хоркан 9». Связь с ООН, которую так успешно можно использовать как тяжелую артиллерию в любом другом уголке земного шара, тут привела только к обострению старой доброй паранойи, которую тщательно подпитывали со времен Раскола, а то и с более ранних. Не способствовал подвижкам и цвет кожи Карла, пробуждавший глубинные атавистические страхи республиканцев. Его образ, сервированный каналом «Техноколор», освещавшим гут новости государственного масштаба, лишь подтверждал сложившийся за почти сто пятьдесят лет экранный стереотип.

Черный, арестант, опасен.

На данный момент этого, казалось, было более чем достаточно для целей Республики. До сих пор ни «Сигма», ни законодательное собрание Флориды не сочли нужным слить информацию о генетическом статусе Карла, – за что тот был соответствующим образом благодарен: такая огласка была бы равносильна смертному приговору в тюрьме. Перед входом в его камеру выстроилась бы очередь парней вроде Дудека, только всевозможных национальностей и вероисповеданий, преисполненных общей ненависти и желающих попытать счастья против монстра. Он не знал, почему эта информация придерживается, ведь администрация наверняка была в курсе. То, кем он является, не скрывалось, достаточно слегка копнуть в лагере «Гаррод Хоркан 9», или в самой общей документации АГЗООН, или даже бегло просмотреть доклады восьмилетней давности по делу «Фелипе Соуза», чтобы это стало известно. Карл предполагал, что журналисты до поры до времени прикинулись глухонемыми в угоду властям, но не мог понять, властям-то это зачем. Может, они придерживали козырь против ООН, чтобы выложить его в крайнем случае, или боялись паники, которую могла вызвать подобная новость в обществе. А может, какие-то процессы межведомственных согласований ползли медленным червем, а когда они наконец доползут, то ему начнут мстить за Уилбринк, и перед камерой Карла выстроится очередь рассерженных молодых людей с заточками в рукавах.