Мэри Норрис - Роман с Грецией. Путешествие в страну солнца и оливок

И только спустя много лет я поняла, что чувствую себя виноватой в смерти брата: если бы меня тогда не было за столом во время завтрака, он бы не умер. Все свое детство я пыталась сделать невозможное – утешить мою безутешную маму. Мы обе были без сил и не могли – я учиться, а она учить тому, что связано с бытом, с домом. Я не умела приготовить даже яичницу, не знала, как отстирать пятно на рубашке. К тому моменту, как я поступила в колледж и начала изучать мифологию, я не умела ничего – и при этом упрямо отрицала свое неумение и незнание жизни.

Так вышло, что курс мифологии профессора Цейтлин стал для меня началом освобождения от чувства вины. В своей лекции об Элевсинских мистериях она рассказала, что похищение Коры в одном действии объединяет три этапа, которые проживает женщина: рождение, брак и смерть. Будучи изнасилованной, Кора умирает как дева и рождается как Персефона, владычица подземного царства. В то время я отождествляла себя с Корой: я была девственницей, упивалась сиренью, цветущей вокруг уютных серых домиков нашего общежития. Я была дитя цветов. Студенческий городок стал для меня лугом, на котором Кора играла с подругами, когда Аид внезапно появился из-под земли и забрал ее. До того дня в лекционном зале я боялась взрослеть, боялась обменять свое девичество на жизнь женщины.

Занятия у профессора Цейтлин открыли мне глаза на то, что существуют и другие ролевые модели: я могла быть стервой, охотницей, амазонкой, менадой – одной из безумных последовательниц Диониса. Мифология научила меня тому, что я могла не ограничивать себя ролью девственницы, невесты или матери, ведь на свете много других ролей. Мне не нужно было становиться такой же, как мама. Я могла позволить себе жить.

Теперь же, находясь в Элефсисе, где я собиралась просто хорошо провести время, я вдруг поняла, что все же похожа на свою маму, – и даже была этому рада. Женщины – это некий континуум. Мама, несмотря на свое неизбывное горе, продолжала каждое утро готовить нам завтраки, родила еще одного ребенка, и хотя ни у моего младшего брата, ни у меня так и не появились собственные дети, наш старший брат женат на кукурузной богине (моя невестка из Айовы) и у них двое чудесных сыновей: оба музыканты, одного из них зовут Патриком. Я уехала в Грецию, чтобы быть как можно дальше от своей семьи. Но к тому моменту, когда я решила возвращаться из Элефсиса в Афины, мои родные оказались со мной. На этот раз я, правда, поехала на автобусе.

Когда мне было около тридцати пяти, я с головой погрузилась в классический греческий. У меня была стабильная работа в отделе редактирования «Нью-йоркера». Кроме того, я вела курс повышения квалификации для других редакторов, пытавшихся делать карьеру. В то же время мне не хотелось отказываться от ночной смены, ведь это позволяло брать отгулы и заниматься чем-то еще помимо работы. Журнал должна была вот-вот поглотить компания братьев Ньюхаус. Им принадлежали «Вог», «Вэнити Фэйр» и множество других глянцевых журналов, а спекуляции о том, кто займет кресло главного редактора после Уильяма Шона, только разгорались. «Нью-йоркер» отличался стабильностью на протяжении нескольких десятилетий, Шон был его главредом с 1952 года (я тогда только родилась), и мы опасались, что новые владельцы откажутся от наших традиций. Карандаши номер 1? [88] Такие карандаши оставляют более темные пометки, что удобно для внесения правок, поэтому их предпочитают сотрудники издательств. Денежная компенсация за обучение? У некоторых пожилых сотрудников, таких как Эд Стрингем, были свои устоявшиеся привычки, но едва ли новый владелец согласился бы с ними мириться. В ведении Шона было много чудиков, я и сама уже была готова стать одним из них.

Я записалась в Барнард-колледж на курс греческого для начинающих, занятия проводила маститый профессор-классик Хелен Бэкон. Это была уникальная возможность, исторический момент: она набрала курс новичков в последний раз. Но когда профессор Бэкон, рассказывая нам о вечерней звезде Геспер (Венере), сослалась на латинское понятие Vespers («вечерня»), я не поняла, зачем она это сделала. Меня задело, что греческий преподается через латынь. Я не знала этот мертвый язык, но меня распирало от знания современного греческого. И тогда я отправилась в Колумбийский университет, где записалась на такой же курс. Его читала другая преподавательница, Лора Слаткин. В университете она была новенькой.

Профессор Слаткин была коренной жительницей Нью-Йорка. Она получила образование в Брерли, Рэдклиффе и Кембридже, а затем перешла в Колумбийский университет, получив стипендию. Она была в духе Афины: остроумная, серьезная, привлекательная, с красивыми бровями вразлет. Профессор Слаткин нередко шутила: те, кто пришел на урок неподготовленным, в ответе за ее преждевременную седину. По возрасту я была к ней ближе, чем к моим однокурсникам, но это не означало, что мы могли приятельствовать. Иногда она невзначай сообщала нам что-нибудь о своей личной жизни. Однажды, например, поделилась тем, что ее подруга накануне родила малыша, а она присутствовала при родах, – и слово «схватки», которое мы встречали в древнегреческих текстах, вдруг приобрело новое значение. А потом она, смеясь, рассказывала, как трое докторов наук пытались собрать по инструкции кроватку.

В отличие от студентов, у которых в расписании стояли также и органическая химия, и углубленное изучение латыни, и статистика, и курс по великим книгам западной цивилизации [89] Книжная серия лучших образцов западной мысли, впервые напечатанная в США в 1952 году издательством «Энциклопедия Британника». , которым Колумбия так славилась, а также академическая гребля, занятия искусством, курение травки и дуракаваляние, у меня был один-единственный предмет, к которому надо было готовиться, и никакой общественной жизни. Благодаря этому я могла полностью посвятить себя учебе, выходя из своего греческого экстаза на несколько часов в день, чтобы съездить в офис и поредактировать чего-нибудь, лишь бы иметь деньги на съемный угол.

Обычно первый текст, с которым сталкиваются студенты, изучающие греческий, это «Ан а басис» Ксенофонта. В нем автор рассказывает о продолжительном походе десяти тысяч греческих солдат-наемников в Персии ( anabasis означает «восхождение») с 401 по 399 год до нашей эры. В основном речь идет о том, сколько парасангов [90] Парасанг – древнеперсидская мера длины. Это расстояние, которое проходит караван до очередного места привала, а также путь, который можно пройти пешком за час. они проходят в день. Согласно Геродоту и Ксенофонту, парасанг равняется примерно 30 стадиям [91] Стадий (также стадия) – древнегреческая мера длины. Один стадий равен 180–200 метрам. , или приблизительно 5,5 км. И вот солдаты, с трудом передвигая ноги, преодолевают этот путь: по пустыне, вверх по холмам, через скалы, еще раз через скалы, еще раз вверх по холмам, пока наконец не видят море и не кричат: « Th alassa! Th alassa! » («Море! Море!») И вот они дома.