Мэри Норрис - Роман с Грецией. Путешествие в страну солнца и оливок

Одна деталь, которая меня поразила в пьесе Софокла, – произведение заканчивается, не успев начаться: когда появляется главная героиня, мы уже видим последствия того, что она собирается сделать, и все дальнейшее прорисовано с безжалостной детализацией. Именно поэтому мы знаем, каково это – быть Антигоной. В одной речи, которую мне каким-то волшебным образом удалось перевести, да так, будто я сама ее и написала, она говорит о ценности брата, ведь, если умирает муж или ребенок, можно вступить в повторный брак или родить другого ребенка. Но брата, рожденного родителями, которых уже нет в живых, невозможно заменить. Мне казалось, я ее понимаю – и я сейчас говорю не о Патрике. У меня было еще двое братьев (старший и младший), и я была особенно близка с младшим. Мне знакомо ощущение, будто я его теряю, хотя речь не шла о смерти. В тот год, мой год под знаком Антигоны, брат совершил немыслимое: он женился. И это положило конец нашей юности, тому времени, когда мы оба жили в Нью-Йорке, тусовались вместе, обменивались шутками, понятными только нам двоим. Призн а юсь, он заменял мне общение с друзьями, которых у меня особо и не было. Он был веселым и мудрым, и я предпочитала его компанию любой другой. Однажды нас познакомили с интересным парнем, который позвонил мне на следующий день и пригласил на свидание. Я тогда ушам своим не поверила, посмотрела на телефон с сомнением, словно говоря: «Ты уверен? В компании моего брата тебе было бы веселее». Я и забыла, что для гетеросексуального мужчины я обладала большей привлекательностью, чем мой брат.

Бывает так: читаешь что-то и понимаешь, что выбрал правильное время для этой книги. Будь то классика, которую ты пропустила в детстве, потому что ничего бы не поняла в свои восемь лет (я прочла «Ветер в ивах» и «Паутину Шарлотты», лежа в постели со своим возлюбленным, когда училась в колледже), или что-то, что твое чванство не позволило тебе прочитать, когда книга только вышла, например «Спортивный журналист» Ричарда Форда, но что открывается глубоким смыслом, как только перестаешь задирать нос. Прочитав замечательную книгу об отряде Доннера [95] Группа американских пионеров, отправившихся в 1846 году в Калифорнию, но застрявших на зиму в горах Сьерра-Невада. «Отчаянный перевал» (Desperate Passage), вы, вероятно, больше никогда в жизни не станете выбрасывать остатки еды. Можно многое понять о себе, открывая книгу, но интимного опыта узнавания может и не случиться, если вы должны ее прочитать. Я могла бы корить себя за то, что не занялась латынью раньше или что мне уже исполнилось тридцать, когда я начала изучать греческий. Но я знала: благодаря тому личному, что я привнесла в это изучение (в случае с Антигоной это была история с моим братом), книга подействовала на меня так, как не смогла бы, будь я моложе. Все, что произошло, происходило даже не со мной – я просто переживала последствия того, что случилось с другими, но экстремальный опыт, полученный Антигоной (помните, ее брат приходился ей же племянником), помог мне справиться с ощущением, что я отщепенец в собственной семье.

Побыв Антигоной на свадьбе брата, я вновь примерила на себя этот образ, когда мой брат, словно Тиресий [96] По одной из версий мифа, фиванский прорицатель превратился в женщину после того, как ударил палкой двух спаривающихся змей. , сменил пол и начал новую жизнь – как женщина. Я не могла воспринимать слово «сестра». У меня не было сестры в то время, когда я в ней нуждалась, а теперь я не хотела сестру, особенно пытавшуюся занять место моего брата. Как я узнала позже, это не странно – воспринимать смену пола у члена семьи как его смерть, хотя для того, кто перерождается, это может быть довольно тяжело. «Не очень-то приятно слышать, что ты умер», – говорил мне брат. Поначалу я воспринимала его трансформацию как отказ от нашего общего прошлого. Мне пришлось учиться использовать женское местоимение. Впрочем, говоря о прошлом, я чувствовала себя вправе вернуться к мужскому «он». Однако это произошло только через несколько лет, а пока я потеряла доступ к моему закадычному другу (он был женат), и это было паршиво. Так, как было раньше, уже не будет.

На занятиях профессор Слаткин давала каждому студенту различные научные статьи и просила написать свое мнение. Я размышляла о мотивах Антигоны, зачем она это сделала. И была потрясена, когда узнала, сколько всего написано на эту тему. Лично мне было совершенно ясно, почему Антигона так поступила: она любила своего брата. Она сделала то, что казалось ей самым естественным в этой ситуации, и ее нельзя винить в содеянном: тут не в чем раскаиваться, она просто не могла поступить по-другому. Она все сделала правильно. Помимо «Антигоны» на тот момент я прочла еще одну книгу на классическом греческом языке. Это была «Апология» Платона, и я увидела параллели между Антигоной и Сократом: оба пострадали от рук государства за то, что предпочли истину.

Греческая трагедия, так бывает, может иметь и счастливый конец. Или, по крайней мере, дарить чувство облегчения. Примерно в то же время, когда у меня был начальный курс греческого, где-то на территории университетского городка я увидела объявление: идут прослушивания для постановки Еврипидовой «Электры» на языке оригинала. Поскольку я никогда раньше не имела дела с мертвым языком, я скучала по социальным аспектам изучения (знакомству с местной едой, письменным заданиям, составлению диалогов) и увидела в этом прослушивании уникальную возможность подобраться ближе к древнегреческому разговорному. Я решила попробовать. Белокурая аспирантка послушала, как я читаю Гомеров «Гимн к Деметре», и сказала: «Я бы хотела, чтобы вы были в хоре».

Исполнение греческой драмы «в подлиннике» (или каком-то его подобии) – давняя академическая традиция. В 1881 году студенты Гарвардского университета поставили «Царя Эдипа» на древнегреческом, эту постановку посмотрели шесть тысяч человек. В 1976–1977 годах была основана труппа The Bаrnard Columbia Greek Drama Group, ребята выпустили спектакль «Медея» по Еврипиду. Сегодня они называются The Bаrnard Columbia Ancient Drama Group. Студент Мэтью Алан Крамер, участвовавший в спектакле, погиб в аварии летом того же года, и его семья основала мемориальный фонд «для продвижения пьес, которые он так любил». Перед тем как впервые поехать в Грецию, я посмотрела их спектакль «Циклоп», сатирическую драму Еврипида. Она начиналась с того, что главный персонаж c грохотом выходил на сцену и, сев за клавесин, исполнял прелестную пьесу под названием «Циклопы» французского барочного композитора Рамо. Я смотрела на это как завороженная.

Для первого ознакомления с «Электрой» на английском мы собрались в квартире режиссера, в одном из длинных кварталов жилых домов к югу от университета. Все мы принесли пьесу в разных переводах. У меня сложилось впечатление, что эта трагедия была не лучшей работой Еврипида: Электра и Орест выглядели словно малыши, замышляющие заговор с целью убить маму. У нашей Электры, выпускницы по имени Лавиния, была царственная осанка и впечатляющая академическая родословная: ее мать была специалистом по Данте, а отец – математиком. Студент, играющий Ореста, был немного похож на Грегори Пека. Когда-то он уже играл эту роль в «Эвменидах», где Лавиния исполняла роль Афины. Студентка младших курсов, которая тоже претендовала на роль Электры, получила в итоге роль Клитемнестры и должна была погибнуть от руки Лавинии.