Юрий Винничук - Кнайпы Львова

— Ну, хорошо, — говорит редактор, — зайду позже, потому что и так должен еще пойти в кофейню увидеться с другом приезжим.

После полуночи послал редактор к Мартовичу одного своего молодого сотрудника и говорит:

— Даю вам тут три гульдена, но помните, что пока не будете иметь в своих руках рассказы Мартовича, не давайте ему денег, потому что тогда он уже не напишет.

Молодой посланник Мартовича в веселом обществе после неизвестно какого стакана пива и говорит:

— Пан редактор просил передать рукопись.

— А гонорар где? — спрашивает Мартович.

— Есть… но не могу дать, — потоптался на месте парень, — прежде чем не получу рукопись…

Тогда Мартович:

— Иди и скажи пану редактору, что он не имеет понятия, что такое литературный труд. Я пришел сюда исключительно для того, чтобы написать рассказ… и смотрите — одни бутылки с пивом и водкой, и ни бутылочки с чернилами…

На углу улиц Рутовского и Каминского разместилась кофейня «Палермо», которая своим солнечно-романтическим названием обещала чудеса Юга. Манила она прежде всего картежников, потому что здесь существовал специальный «Клуб Тарока».

В глубине полутемного зала между зеркалами виднелись четыре причудливых пейзажа, созданных мастером кисти, который, вероятно, в своих учениях живописи не достигал дальше львовских рогаток. На каждом из них был изображен, конечно, Палермо с полосой кирпичного песка, из которого торчала рыжая пальма с зелеными лохматыми листьями на берегу синего моря.

Может, благодаря этим настроенческим рисункам и более чем экономному освещению эта кофейня и имела значительный успех в межвоенный период. А еще привлекала посетителей табличка «Тарок-клуб» над дверью бокового покоя, где и заседали картежники. Но, в отличие от других кнайп, которые в вечернее время превращали свой уютный локаль в бар или дансинг, «Палермо» оставалась солидной стопроцентной кофейней, напоминавшей еврейские кофеенки венского Леополыитадта.

И только слишком уж древние посетители вспоминали, какая ужасная Мордовия содержалась ранее в этом помещении. Межвоенное «Палермо» ничем не напоминало дурную славу кнайпы под красноречивым названием «Под Желтой простыней».

Стефаник, приезжая во Львов, всегда заходил к Райху на площадь Рынок, 5, и оттуда писал на салфетке записку: «Сижу у Райха, приходите» и посылал с парнем в редакцию «Литературно-научного вестника».

В редакции уже знали, что Стефаник привез новый рассказ и ждет аванс. Но порой Стефаник просил аванс за еще ненаписанное произведение. Поскольку это было не первое произведение, за которое ему платили заранее, а произведения не получали, то иногда об этом Стефанику деликатно напоминали, но он оправдывался тем, что жить в долг — это нормальное состояние каждого писателя.

«Хоть и разрешалось ученикам ходить в рестораны и кофейни, — вспоминал Степан Шах, — но только в обществе родственников и уполномоченных воспитателей. Однако старшие ученики ходили и без родственников в рестораны и кафе, но не во все, а в специальные, где они были, так сказать, прикрыты. Ученической кнайпой был ресторан Самуила Райха, где ученики Академической гимназии имели даже свою отдельную комнатку. Там собирались Семаки и Осьмаки не только на пиво, во время таких сходок обсуждались и решались не раз важные организационные дела из сферы школьной политики. В кофейню ходили ученики не для того, чтобы там «черного» напиться, но чтобы в бильярд сыграть. Наши ученики заходили в мое время (конец XIX века) чаще всего в «скромную» кофейню Графа, которая находилась в партере углового дома на ул. Армянской и ул. Гродзицких. А поскольку желающих сыграть было много, а ученикам в распоряжение стоял там только один бильярд, перенеслись наши ученики со временем в ресторан «Винтовые сваи» на углу ул. Кохановского и ул. Панской. Летом ходили они на бильярд уже на Погулянку».

У Райха любил посидеть Михаил Яцкив. Частенько он вырывался в кнайпу и во время работы в редакции Научного общества имени Шевченко, но только тогда, когда Франко по каким-то причинам отсутствовал и не мог его унюхать. Однажды он просчитался. Франко вернулся непредсказуемо раньше, и Яцкив быстренько скрылся в шкаф. Войдя, Франко сразу уловил запах перегара и спросил у канцеляриста Кислицы:

— Где Михайло?

Тот кивнул на шкаф. Франко резко дернул дверцу, и Яцкив вывалился на пол.

Когда во Львов приехала Леся Украинка, Яцкив втолковал себе, что влюблен в нее, и решил в этом признаться. Купил цветы, но по дороге в «Жорж», где остановилась Леся Украинка, зашел в кнайпу Райха. Там уже сидело несколько молодомузовцев, которые, услышав о благородных намерениях Яцкива, посоветовали ему для храбрости выпить рома. А поскольку одним бокальчиком не ограничилось, то вскоре Яцкив имел уже настолько боевой настрой, что, не мешкая, отправился в «Жорж».

Но когда он вручал букет Лесе, то волей-неволей должен был выдохнуть напоенный алкоголем воздух.

— Михайло, твои цветы имеют подозрительный запах, — сказала поэтесса.

— Это потому, что я иду из кофейни, — пробормотал Яцкив.

Леся цветов не взяла, и расстроенный жених вернулся в кнайпу.

Другая история, которую упоминал Роман Купчинский, связана с советником Берестом. Это был низкий, толстый, с «вильгельмовскими» усами пан, который редко улыбался, но всегда был весел. А еще советник Берест имел хороший лирический тенор.

В Великую пятницю собиралась группа важных старших панов «на сельдь». Шли обычно в ресторан Райха на пл. Рынок.

Когда сельдь была уже кое-как окроплена, обращался Заячкивский к Бересту:

— Слушай, чего ты, собственно, носишь голос. Отпусти его. Спой «Адонай».

Советник давал себя просить, а когда, наконец, вставал и набирал воздуха в грудь — старый Райх придвигался ближе и готовился в молитвенном настроении слушать еврейскую ритуальную песню.

Год от года пел советник Берест «Адонай» и год от года старый Райх плакал. И год от года говорил Заячкивский:

— Что-то твой голос сегодня вроде нешлифованный.

И год от года отвечал ему советник Берест:

— Потому что нет каляфонии.

И год от года старый Райх ставил «очередь» коньяку.

Когда в конце 20-х приехал во Львов из Праги Олександр Олесь, чтобы навестить своего мецената, то устроил вечеринку у Райха. Одна пани, боготворившая поэзии Олеся, упросила мужа, чтобы взял ее с собой.

Пришли они в кнайпу, когда уже там гуляла большая компания и пила пиво. Просидели они допоздна, и в конце пани дергает мужа:

— Пойдем, я устала.

— А Олесь?

— Спасибо. Знаю твои выкрутасы. Тебе лишь бы в кнайпу добраться.