Юрий Винничук - Кнайпы Львова

После Первой мировой старший сын Людвика Владислав основал свою фабрику шоколада и конфет на ул. Зиморовича, 14, а вскоре еще два магазина собственных изделий, в частности на ул. Академической, 10.

Владислав также любил искусство, и именно в его доме состоялись первые репетиции ревю Щепко и Тонько «Веселая львовская волна». Сюда приходили известные актеры, художники, журналисты и писатели. Постоянными посетителями кондитерской были историки искусства, университетские профессора, которые имели здесь свои постоянные столики с четырех часов — Владислав Подляха, Мечислав Гембарович, Казимир Тишковский.

Об этой маленькой слабости своих преподавателей хорошо знали студенты и не раз подстерегали профессоров за поеданием пирожных и распитием ликеров, чтобы подсунуть им зачетки. Даже были случаи, когда преподаватели принимали в кондитерской за столиками экзамены.

Сюда наведывались Ян Каспрович, Станислав Лемпицкий, Тадеуш Лер-Сплавинский, в воскресный полдень приходили Герник Збежховский и Корнель Макушинский. Любили здесь пить кофе с пирожными профессора университета, которым частенько мешали студенты с зачетками.

Весь Львов знал о Залевском так же хорошо, как и сейчас о «Свиточе». По городу кружила эффектная бронзовая фургонетка с золотым автографом владельца.

Горькие дни шоколадного короля

28 сентября 1939 г. фирма Залевского перестала существовать. Зато появился кооператив «Труд инвалидов» во главе с Иваном Дмитерком, простым человеком, который до сих пор занимался таким интеллектуальным трудом, как варка шоколадной массы. Его место у котла занял Владислав Залевский. Согласно документу, он теперь числился «кондитерским рабочим» со ставкой 312 руб. 50 коп. Интересно, что советы, стремясь поразить львовян чем-то особенным, привезли на самолетах из самой Москвы пирожные величиной с тарелку.

Знаменитый конфетник должен был не только сменить профессию, но и помещение, перебравшись из просторной квартиры на ул. Кадецкой к сестре Ядвиге на ул. Грюнвальдскую.

Еще был жив буржуй Людвик Залевский, и НКВД искало его. Старый Залевский, пережив стресс и психический надлом, скрывался в госпитале своего приятеля доктора Яблонского, где и умер 17 февраля 1940 г. Отец львовских кондитерских похоронен на Лычаковском кладбище в скромном склепе его тещи (район 2-В, поле 16, могила 57).

Владислав с семьей пережил немецкую оккупацию (тогда кондитерской руководил немец Майнл), но когда солдаты вошли во Львов во второй раз, они решили Залевского арестовать. Произошло это 7 января 1945 г.

В тюрьму на ул. Городоцкой жена носила передачи.

«Начальнику Дома Заключения

Заявление

Прошу передать мужу моему Залевскому Владиславу Людвиковичу следующие пищевые продукты: мясо, каша, деруны картофельные, хлеб целый, мармелад, табак, кофе, лук».

11 февраля Залевский ответил:

«Вчера получил все. Жестяную банку оставил себе вместо ночного горшка. Пироги дрожжевые были вкусные, как никогда, потому что сладкие, а по сладостям я пропадаю. Скучаю по тебе, хочу быть уже у тебя и верю, что это наступит через несколько дней. Оба допроса были того же содержания: чья фабричная собственность? Кем был при немцах? Сколько людей нанимал отец до войны? Каковы были выгоды и обороты?»

Человек, который удивлял своими изделиями Варшаву, Вену, Париж, писал: «Любимая, можешь ли прислать больше хлеба, рубашку и кальсоны? Спрячь в рубашке иглу и немного черной нити. Зашей в воротник, я найду. Был снова на допросе, и опять то же. А что при немцах я был только техническим руководителем, а директором был Шмидт, и этому свидетелей много, то должны меня освободить, так как другого обжалования нет».

Не тут-то было — 5 апреля 1945 г. Залевского вывезли в лагеря в Карелию, а далее в Тюмень. Только оттуда пришло письмо. «Я здоров. Работаю в Речном судоходстве, сначала на земляных работах, а теперь как художник вывесок и лакировщик. Эта работа мне подходит полностью, за три месяца я стал прекрасно владеть кистью. После работы я нарисовал масляный пейзаж на продажу, но пока не удалось найти покупателя, так висит над моей берлогой».

Тонкий ценитель живописи, меценат, который покупал картины, сейчас сам искал покупателя для своих работ.

Со временем надежда на скорое освобождение блекла, настроение падало и охватывало отчаяние.

«Я исчерпан болезнью и должен теперь отживляться и одеваться, я дословно обносился, в лохмотьях и почти босой. Поэтому должен просить тебя выслать мне телеграфом 605 рублей на еду и валенки, которые стоят 150 рублей. Город Тюмень напоминает Перемышль, но не видом, а по величине. Я здесь должен находиться до конца срока ссылки, пять лет, т. е. до 7 января 1950 г.»

Последнее письмо, которое Екатерина Залевская получила во Львове по адресу: ул. Мохнацкого 2, кв.1, было написано другой рукой.

«Уважаемая пани, с искренним сожалением сообщаю, что муж ваш Владислав, который в последнее время работал на обслуживании тяжелых машин, умер вчера 28 декабря 1947 г. При случае добавляю, что был мне должен 125 рублей, которые я ему одолжил…»

Письма Залевского опубликовал недавно Ежи Яницки. Отдавая должное львовским увлечениям автора, должен привести характерный абзац, который относится к 1993 году и демонстрирует некоторую агрессивность автора: «Сегодня, когда за витринами «Свиточа» толпятся закутанные в платки бабы с банками молока, мужики в брезентовых фуфайках, и разгоряченным взглядом выискивают на полках сухари и печенье, не «выбросили» ли их в ту пору, так уже даже не слеза в глазу крутится, а жалость и тревога — какую-то теперь сладкую жизнь устроили себе современные львовяне».

Повторяю, написано это в 1993 г., и каждый читатель может сам оценить, что руководило автором: ностальгия по старому Львову или неприятие настоящего.

Эпилог

Ни Станислав Лем, ни мой отец ничего не знали о трагедии Залевского. В их памяти остался только сказочный мир витрин и сладкий вкус детства. Вкус, которого нам не испытать никогда, потому что каждый имеет свой. Никакие описания не воссоздадут его. Он умирает вместе с целым поколением.

Шахматная жизнь Львова была тесно связана с кофейнями. Там собирались любители и мастера шахматного искусства. Более широкий интерес к этому виду спорта во Львове замечен в 1850–1852 годах. В Cafe Heinike на шахматных турнирах столы были заняты полностью, а сами игроки окружены такой тесной толпой болельщиков, что просто потом исходили.

В начале 1870-х годов по инициативе профессора Лавровского шахматисты, среди которых были также юристы Юлиуш Клееберг и Юзеф Кон, стали собираться в кофейне Миллера. А под конец 70-х — в кондитерской Матея Костецкого, куда сходился цвет интеллигенции.