Андрей Балдин - Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю

Инженер Фиораванти, европеец, понимающий пространственный код, без труда исправил положение; он применил стальные конструкции, всуецепы (хорошее слово, обозначающее одновременно два действия — совать и цеплять ), которые связали стену по оси «зет». Успех был совершенный; собор вышел как «един камень», высокий, и одновременно как будто легкий, летящий. Летний.

Москва нашла неудаче своих зодчих другое объяснение. Она приписала все землетрясению, «великому трусу», который случился на Троицу. Признать, что здесь была допущена ошибка — и какая! не соблюли, не поняли трехмерия, за что в Троицу были наказаны, — такое признать было невозможно.

Народ, по обыкновению, все списал на черта. В пустоте между стен сидел нечистый; будто бы, когда стена рушилась, в проломе мелькал то ли хвост его, то ли крыло.

Новейшая архитектура, наступающая на Москву пространством, всегда тревожила ее бумажное целое. Речь не идет об украшениях, бирюльках и блестках, которыми она теперь покрылась и готова себя осыпать и далее: это не архитектура вовсе. Эти блестки — не пространство. Вывески, плакаты, завитушки, башенки с помпонами и без, кружева ордера, которые вот-вот отстанут от стен и повиснут, как веревки с простынями и пришпиленными за два угла подушками, рулоны, свитки вместо домов или эти новые обои, которыми, согласно последней моде (и технология позволяет, она теперь все позволяет), можно оклеивать целые улицы, точно дома на них вывернуты наизнанку, комнатными обоями наружу, — все это не пространство. Пространство жестко и угловато, костисто и недобро: оно всякую минуту готово смять хрупкий московский (словесный) макет. Оно тревожит Москву.

Кстати, Толстой недолюбливал архитекторов. Это в нем говорил человек Москва , привыкший все переводить в слово.

Полудницы

Еще одно сообщение календаря, легко объясняемое в контексте нашего исследования. В момент перехода из весны в лето, когда Москва успешно-болезненно возвышается из плоскости в пространство (или только тщится перейти, принимая пространство в слове), в этот пороговый момент обостряется ее состояние «большой деревни». В очередной раз перелом измерений обнажает ее финское дно.

В народном календаре в начале июня появляются знаки тревоги, угрожающие фигуры и знамения.

Крестьянин смущен. Пришли трудные дни — страды, поста, но главное, остановки майского душевного роста. Как будто георгиевский подъем к Троице сменился плоской вершиной, сожигаемой июньским солнцем.

В июне, с приходом поста, жары и засухи всюду видятся черти и духи. В поле вылетают полудницы , ведьмы особого рода, полуголые, смущающие разум и плоть, соблазняющие мужиков на разного рода большие и малые грехи.

К Троице на реках появляются русалки — светлая, но все же нечисть. Им падкие на гадания девки несут в узелках чего поесть. Парням к водоему подходить запрещается.

Почему-то именно в эти дни русалки могут от них понесть. Не могут, но желают, жаждут и поэтому охотятся за здоровыми, годными на развод мужичинами.

Еще одно оправдание летнего, легкого блуда.

Девки пускают по воде венки. Утонувший венок означает, что загаданное не сбудется.

Вот он, Василиск, пересочиненный в змея. Сегодня завершается черное дело черного петуха (см. главу пятую, Рождественский сезон , «Святки»). Если в январе он, семи годов от роду, умудрился снести яйцо, то сегодня, 4-го июня из этого яйца вылупится змей Василиск. С этого дня на деревню и на всю вокруг природу обрушиваются сухие напасти. Сохнет все подряд, даже (без любви) молодые девки. Уходит вода из колодцев, загибаются на корню посевы. Поэтому сегодня работать нельзя (работа также может сохнуть и делаться противна) — всякое дело следует отнести на завтра.

Сегодня нужно не дать змею вылупиться из яйца. Всем миром по деревне ищут это яйцо, икринку зла. Яйца собирают накануне, все что есть, и варят вкрутую.

Если попадется змеиное, гадина сварится, не проклюнувшись. Яйцо может попасться и в поле, прямо под ногами. Его нужно проткнуть стеблем петрова-бадога, растения с голубыми цветами (не василька). Весна уступает место летней засухе, отсюда эти мотивы.

Они странно соответствуют тому духовному напряжению, с каким человек Москва вступает в лето, в свет, в пространство.

Горшки из-под молока оставляли под цветущим шиповником. Так прогоняли из посуды духоту. Молоко после этого, по идее, не скисало. Точно так же у шиповника шумно дышал всякий человек.

Гадают о погоде по полету божьей коровки. Летит вверх — к вёдру.

Сплетница и разносчица дурных новостей. Федора разнесет по деревне скоро. Федора за углом норовит узнать о худом. Поэтому трепать в этот день языком никак нельзя. Тем более начинать ссоры и строить нелады. Они могут быть непоправимы, можно поссориться навсегда.

Змей Василиск ведет змеиную свадьбу. В лес ходить не рекомендуется. Отменены гадания и тайные замыслы судьбы. В отверстую (через перелом измерений) душу лезет всякая дрянь.

Из домашних животных в эти дни на виду кошка. Она наполовину принадлежит ночи и потому чувствует Змеевика нутром. Она уходит из дома и сидит на пороге, подкарауливает змею, чтобы спасти домочадцев. Далее происходит схватка.

Кошка загрызает змею, но та перед смертью изловчается и жалит животное. Тогда кошка уходит в лес и отыскивает там таинственный лечебный корень, ест его и не умирает.

Змеиное сало почиталось целебным продуктом. Шкуру змеи прикладывали к телу, выводя нарывы и воспаления.

Вот опять это соседство: чёрта и змея. Сначала ударение на первый слог, чЁрта и змЕя, потом на второй: чертА и змеЯ. Черта, граница: Москва не любит границы. Все, что может повредить ее единственности, что делит ее, она отвергает или прямо относит к чёрту. Смерть — худшая из всех границ: вот змея, что вечно жалит наш разум. Согласно библейской легенде, Ева убила змею, наступив на нее ногой. Стерла черту, соединила поколения, собрала нашу память в целое.

В моей бумажной горе много записей о 4-м июня, дне Василиска.

4 июня 1801 года. Указ об освобождении священников и диаконов от телесного наказания. Стало быть, при Павле их пороли.

4 июня 1864 года. В Москве открыт первый в России зоологический сад. Чехов наблюдал сад двадцать лет спустя и скорбел душой по поводу его бедности и запустения.