Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

3 июля 1892 г . Светлый прекрасный день. Хотя я не увидел накануне моря, и тайна лежащей перед нами темно-красной земли оставалась еще неразведанной, однако у меня было предчувствие, что следующие сутки, в крайнем случае, два дня, все прояснят и мы будем стоять на берегу Северного Ледовитого океана и любоваться с какого-нибудь удобного места на северо-восточном берегу Гренландии широкой далью моря. Впрочем, я мог ошибиться, и берег окажется намного дальше к северу, слишком далеко, чтобы мы, нагруженные провизией и снаряжением, могли достичь его.

Я слишком волновался, чтобы сполна наслаждаться сверканием утра. Если, как я уже несколько дней подозревал, этот пролив действительно простирается от моря Линкольна к океану на северо-восточном берегу Гренландии, то неужели мне не удастся теперь раскрыть его тайны и принести на родину весть, что северная граница этой страны, наконец, найдена? Было понятно, что недостаток провизии не позволит нам надолго остаться в этой местности. Ведь даже если бы на наших санях было полтонны припасов, мы все равно смогли бы перенести на своих плечах по покрытой валунами равнине только мизерную часть пайков, которых бы хватило всего лишь на несколько дней.

Солнце ярко сверкало на фоне ослепительной белизны ледяного покрова позади нас. Его живительные лучи освещали вершины холмов и проникали в глубочайшие долины раскинувшейся перед нами земли. Был прекрасный день, напоминающий апрельские дни стран, лежащих далеко к югу. Я знал, что внизу будет очень тепло. Бесчисленные пятна снега добавляли пестроты ландшафту к северу от нас, но они не покрывали и сотой части огромной площади, лежащей перед нами.

Наши собаки обезумели от радости и очень громогласно выражали свое волнение. Они видели перед собой землю и стремились как можно быстрее на нее попасть. Конечно, мы не могли оставить их одних, и они будут сопровождать нас. Мы слегка покормили их, и в 7 часов утра тронулись в путь. Если собакам даны подобные ощущения, они, как мне кажется, должны были осознать внезапное изменение условий. Теперь мы были вьючными животными, а они – сравнительно свободными. Наше снаряжение и съестные припасы на четыре дня, инструменты, ружье, камера и очень небольшое количество других вещей, специально взятых, чтобы наш обед 4 июля хотя бы в чем-то отличался от обычной трапезы, составили груз весом около 40 фунтов на каждого.

Из лагеря на морене мы должны были спуститься на 400 футов ниже по обращенному к земле ледяному склону, который тянулся вперед на целую милю. Мы вскоре поняли, что в этом путешествии нам будет потруднее, чем накануне, отчасти вследствие того, что мы были больше нагружены, а также потому, что солнце еще сильнее размягчило снег. Светло-голубые ручейки текли по полужидкому снегу. Дойдя до края льда, мы спустились с него, спотыкаясь и путаясь в упряжи собак, рвавшихся к земле. Я был крайне удивлен тем, на что способно незаходящее июльское солнце.

Недалеко от земли, там, где несколько часов назад я без проблем прошел на лыжах, текла быстрая река, которую мы были вынуждены перейти вброд. Несколько озер, образовавшихся на поверхности льда, прорвали снежные берега, и вода, устремившись к каньону между скалами и краем льда, снесла все начисто до твердого голубого кристаллического льда. Быстро несущаяся вода, по колено глубиной, скользкий лед на дне ручья и собаки, сначала отказывающиеся идти в воду, а затем, когда их начинали гнать, быстро бросающиеся на противоположную сторону, – все это делало очень опасной переправу через этот ручей. Мы успели, однако, переправиться, совершенно не промокнув, и взобрались на скалы.

Мы шли тем же путем, каким я шел вчера, – вдоль вершин и через маленькие долины, и после пяти часов хода остановились около красивого неглубокого ручья. Он стекал с большого снежного барьера, находящегося выше в рытвине, и впадал под нами в зеркальное озеро, из которого вырывался пенящийся водопад, исчезавший в расщелинах ниже ледника. После завтрака мы увидели по дороге несколько скелетов мускусных быков. На каждом холме и в каждой долине мы встречали следы быков, но самих животных еще не видели. Мы тщательно изучали местность, так как знали, что мускусный бык – это свежее мясо для нас и обильный запас пищи для собак.

Мы шли по тропам, проложенным мускусными быками. К горе, на которой я был накануне, я решил пойти по другой дороге, по-видимому, более легкой. К сожалению, она была намного труднее, и казалось, что мы, обремененные багажом и собаками, никогда не дойдем до вершины. С горы мы спустились вдоль кряжа скалистых гор, параллельно большому леднику на востоке от нас.

Я никогда не видел раньше до такой степени бесплодной местности. Единственным растением на этих просторах был полярный мак. Однако даже здесь мы видели множество следов мускусных быков, словно это было одним из их любимых мест. После десяти часов ходьбы, вдвойне тяжелой из-за расслабляющего действия высокой температуры, мы остановились на отдых между кучей валунов и снежным сугробом и, сложив для защиты от ветра стену из камней, легли спать. Ходьба по острым камням с тяжелым грузом на плечах была в высшей степени утомительной и для меня, и для Аструпа.

Трудности с собаками и расслабляющее влияние температуры, казавшейся нам, привыкшим к ясной, холодной, пронизывающей атмосфере внутреннего льда, почти тропической, удваивали нашу усталость. Ужасное путешествие по ледниковым полыньям и моренам оказалось в высшей степени печальным как для нашей обуви, так и наших мышц. Хотя мы и продвинулись вперед по горам и долинам, и начали уже различать отдаленную землю за мысами фьорда, но были еще слишком далеко, чтобы видеть ее четко. Тайна этой местности оставалась еще неразгаданной, и мы снова заснули, так и не узнав, что видневшаяся вдали земля была группой островов, находящихся рядом с материковой частью Гренландии.

Крайне утомленные, мы легли на землю за нашей каменной загородкой и спали сном праведных в течение пяти часов, положенных на отдых. Затем, взвалив на плечи груз, мы снова тронулись в путь, тщательно осматривая местность на предмет поиска мускусных быков и интересных географических открытий.

Меня беспокоили мои собаки. Они страдали от жары даже больше, чем я или Аструп; одна из них, Пау, вожак и лучшая собака после потери Налегаксоа, была совсем больна. Пау был немного меньше своего брата Налегаксоа и такой же прирожденный боец. Во всех сражениях оба стояли рядом, и если иногда судьба была против Пау, один удар массивных челюстей Налегаксоа склонял чашу весов в его пользу. Пау умел искусно избавляться от своей упряжи, и я несколько раз видел, незаметно наблюдая за ним, что он проделывал эту операцию с той же методичностью, с какой аккуратный человек снимает свой сюртук. Высвободившись, Пау отправлялся на «фуражировку» – поискать чего-нибудь съестного, однако не успевал он отойти на несколько ярдов, как сильный густой лай Налегаксоа тотчас давал знать об этом, и последний двумя или тремя могучими усилиями разрывал свою упряжь или постромки и мгновение спустя оказывался рядом со своим товарищем.