Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

У меня теперь было восемь собак; я был уверен, что достану для них мускусного быка еще в этой долине. Однако я думал и о том, что если вдруг мне это не удастся, то придется принести в жертву одну из собак для поддержания в строю остальных. Меня серьезно беспокоила мысль, что этой жертвой будет Пау, если он заболеет. Когда мы, захватив свою поклажу, снова тронулись в путь, собаки выглядели сильно истощенными. У меня появился новый источник беспокойства, я опасался, что какая-нибудь из них сломает себе ноги, карабкаясь по острым камням. Здесь, в этой местности, каждая собака была для нас гораздо большей ценностей, чем лучшие лошади на родине.

По мере того, как мы продвигались вперед, вершина за вершиной вздымалась перед нами, постоянно заслоняя от наших взоров большой залив, находившийся, я не сомневался теперь в этом, впереди нас, за скрывающими его утесами. И здесь мы тщательно осматривали все закоулки, отыскивая следы мускусных быков. Несколько раз нас обманывали большие черные валуны. Наконец, медленно и с трудом спускаясь по склону древней морены, мы заметили в долине два черных предмета. На наших глазах пространство между ними уменьшилось. На этот раз сомнений не было никаких. Это были мускусные быки. Я остановился, погладил голову Пау и сказал благородному животному несколько слов одобрения. Я знал, что свежее мясо восстановит блеск его глаз и спасет жизнь.

Не теряя времени, мы притаились за вершиной холма, пытаясь сдержать повизгивающих собак, а затем направились к пасущимся животным. Нас отделял от них глубокий овраг, в котором протекал ручей; один из рукавов ручья проходил совсем рядом. Спустившись, мы быстро пошли вперед между высокими откосами оврага, пока не подошли на полмили к быкам. Сняв свою поклажу, я оставил Аструпа с собаками, а сам стал приближаться по оврагу к дичи. Подойдя к быкам, я осторожно взобрался наверх и огляделся. Животные лежали на земле на расстоянии менее ста ярдов от меня. Один был совершенно спокоен, но другой повернул голову в мою сторону, когда я, забывшись, кашлянул.

Сломанная нога не позволяла мне охотиться на оленей около Красной скалы, поэтому теперь, при виде дичи, на которую мне еще не доводилось охотиться, меня охватила сильнейшая охотничья лихорадка. Поднимая свой винчестер, я с величайшим трудом различал громадную косматую голову. Спустив курок и услышав, что пуля попала во что-то, я вскочил и бросился вперед, чтобы, если животное только ранено, сделать завершающий выстрел с как можно более близкого расстояния. К моему величайшему изумлению, когда я появился на сцене, бык, спокойно поднявшись, направился ко мне, словно хотел узнать, в чем дело. Второй выстрел в упор заставил его покачнуться, он повернулся и предоставил мне таким образом возможность выстрелить ему под лопатку. Когда бык упал, медленно поднялся второй, повернувшись ко мне тем же фатальным для себя местом.

Я едва верил своему счастью, бросившись вперед, чтобы рассмотреть поближе лежащие на скалах громадные туши, покрытые длинными черными прядями и мягкой коричневой шерстью. Хотя я и был знаком с описаниями и изображениями мускусных быков, однако только сейчас получил возможность рассмотреть этих странных обитателей далекого севера. Это были жирные животные, откормившиеся на роскошной растительности луга, на котором я нашел их. Они как раз начали линять, сбрасывая зимнюю шерсть. Длинные черные пряди их летнего одеяния задерживали шерсть и она висела на боках животного; от этого быки казались гораздо более крупными, чем были на самом деле.

Этот вид вкупе с медлительностью произвел на меня впечатление, которого я не забуду никогда. Когда я возвращался к Аструпу, мое внимание привлек небольшой черный предмет в ста ярдах в стороне. Поспешив к нему, я обнаружил смешное маленькое существо – мускусного теленка. Бедняжка бродил гдк-то в то время, как его родители наслаждались послеобеденным отдыхом, и не знал о случившемся с ними несчастье. Я поднял его, связал ноги ремнем от ружья и отнес туда, где лежали взрослые быки. Затем я вернулся к Аструпу. Собаки, казалось, просто обезумели от радости. Когда я выстрелил в первый раз, Аструп выбрался из своего убежища и уже знал о моей удаче. Это может показаться смешным, но я подошел к собакам, погладил каждую по голове и рассказал о том, какое их ждет пиршество.

Мы забыли об острых камнях и натруженных плечах и поспешили к тому месту, где лежали убитые быки. Собак мы привязали и оставили в овраге, чтобы они не перевозбудились при виде дичи. Затем я взял камеру и заснял быков. Сделав это, мы немедленно принялись свежевать нашу добычу. Сняв и отрезав шкуру с одного из быков, я бросился с ней к собакам. Они все спали, утомленные жарой и тяжелым путешествием.

Тавана была как всегда настороже и первой увидела меня и приветствовала мое приближение радостным лаем, поднявшим на ноги Льва и разбудившим всех остальных. В первое мгновение они ничего не поняли, затем их осенило – я принес мясо, сырое, свежее, теплое, окровавленное мясо, которого они не пробовали в течение долгих утомительных дней, и воздух наполнился радостным лаем. Даже Пау занял свое привычное место и вышел вперед, чтобы получить первый и лучший кусок. Через несколько мгновений остались только кости: одна во владении Пау, другая под охраной Льва.

Затем я вернулся к Аструпу, чтобы помочь ему. Через два часа мы сняли шкуру с обеих туш и, оставив задние четверти и вырезку для себя, снесли одну из туш вниз к собакам. Снова точно такое же дикое возбуждение при нашем приближении. Остановившись на некотором расстоянии от них, мы раскачали тушу и бросили ее в середину стаи. В одно мгновение она скрылась за мохнатыми телами и напряженными лапами стаи прожорливых волков. Радостный вой и лай смолкли, и были слышны только хруст костей и иногда глухое рычание. Каким бы диким не выглядело это зрелище, я все-таки сел поблизости на камне и смотрел на пиршество своих верных спутников. Несмотря на свое волнение, они повиновались моему голосу.

Когда Лев высвободился из упряжи, я оттащил его от еды, и достаточно было одного приказания, чтобы он лег у моих ног и терпеливо ждал, пока я не надену ее обратно. Лев – густошерстый, длинногривый, белый вожак путешествия на мыс Йорк, был моим фаворитом до покупки Налегаксоа и всегда оставался вожаком упряжки в пути. Он был самой умной и самой сильной из моих собак. Он никогда не путал своих постромок и не пытался съесть свою упряжь. Один только раз – во время своего гастрономического восторга над тушей мускусного быка – он выскочил из своей упряжи. Но Лев, как сказал Аструп, «не был энтузиастом, и шишка привязанности у него не развита». Когда наконец с едой было покончено, на земле остались только белые изгрызенные кости. Все съедобное исчезло, и собаки так наелись, что казалось вот-вот лопнут.