Роберт Фалкон Скотт - Дневники полярного капитана

Когда мы сегодня утром поднялись, небо было все заложено. Ничего не было видно, мы потеряли след и, наверное, немало побродили; за все утро прошли 3,1 мили. Тащить было ужасно тяжело – мы, впрочем, так и ожидали. Убедился, что больше 6 миль в день нам теперь уже не сделать, если не поможет ветер и не улучшится поверхность. Провизии у нас на 7 дней, а до Однотонного лагеря от сегодняшнего вечера, должно быть, 55 миль. 6 · 7 = 42; остается пробег в 13 миль, даже если хуже не будет. Между тем осень быстро надвигается.

Понедельник, 12 марта .

Вчера мы прошли 6,9 мили, а в остальном – без перемен. Оутс мало помогает; руки у него теперь не лучше ног. Сегодня угром мы 4 мили прошли в 4 часа 20 минут; можем надеяться до вечера сделать еще 3 мили. 6 · 7 = 42, а до склада будет 47 миль. Сомневаюсь, чтобы можно было дотянуть. Поверхность такая же ужасная, мороз жестокий, силы убывают. Уже более недели нет признака благоприятного ветра, и, по-видимому, каждую минуту можно ожидать противного ветра.

Среда, 14 марта .

Мы, несомненно, с каждым днем слабеем; все словно сговорилось против нас. Вчера, когда мы проснулись, нас встретил сильный северный ветер, при –37° [–38 °С]. Не могли идти против такого ветра.

Остались в лагере № 54 до 2 часов, тогда прошли еще 5 миль. Хотели, отдохнув, пройти еще сколько-нибудь, но все слишком прозябли, так как северный ветер ни минуты не утихал, а когда солнце стало садится, температура еще понизилась. Долго возились, готовя ужин впотьмах. (Лагерь № 55.)

Сегодня утром выступили с легким южным ветром, подняли парус и довольно скорым шагом прошли мимо кургана; но на полпути ветер перескочил на W, потом на WSW, насквозь продувая нашу одежду и забираясь в рукавицы. Бедный Уилсон так прозяб, что долго не мог снять с ног лыжи. Лагерь устроили, собственно, только я и Боуэрс, и когда мы, наконец, укрылись в палатке, нам всем было смертельно холодно. Температура понизилась до –43° [–41,1 °С], при сильном ветре. Надо идти вперед, но постановка лагеря с каждым разом становится труднее и опаснее. Мы, должно быть, близки к концу. Бедному Оутсу с ногой опять хуже. Боюсь подумать, что с ней будет завтра. Мы с величайшим трудом спасаемся от обмораживания. Никогда и не снилось мне, чтобы в это время года могли быть такие морозы и такие ветры. Вне палатки – один ужас. Должны бороться до последнего сухаря, но уменьшать рационы нельзя.

Пятница, 16 марта, или суббота, 17-е .

Потерял счет числам, но верно, кажется, последнее. Жизнь наша – чистая трагедия. Третьего дня, за завтраком, бедный Оутс объявил, что дальше идти не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Этого мы сделать не могли и уговорили его пойти с нами после завтрака. Несмотря на невыносимую боль, он крепился, и мы сделали еще несколько миль. К ночи ему стало хуже, и мы знали, что это – конец.

На случай, если будут найдены эти листки, я хочу отметить следующие факты. Последние мысли Оутса были о его матери, но тотчас перед тем он с гордостью выразил надежду, что его полк будет доволен мужеством, с каким он встретил смерть. Это мужество мы все можем засвидетельствовать. Он в течение многих недель без жалоб переносил жестокие страдания и до самого конца был в состоянии разговаривать о посторонних предметах и охотно это делал. Он до самого конца не терял, не позволял себе терять надежду. Это была бесстрашная душа. Конец же был вот какой: он проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся; это было вчера. Была метель. Он сказал: «Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь». Он вышел в метель, и мы его больше не ви-дели.

Пользуюсь этим случаем, чтобы сказать, что мы до самого конца не покидали своих больных товарищей. Что касается Эдгара Эванса, когда у нас положительно не было пищи и он лежал без памяти, казалось, что ради спасения остальных необходимостью являлось оставить его – но Провидение милостиво убрало его в самый критический момент. Он умер своей смертью, и мы ушли от него только два часа спустя после его кончины. Мы знали, что бедный Оутс идет на смерть, и отговаривали его, но в то же время сознавали, что он поступает как благородный человек и английский джентльмен. Мы все надеемся в таком же духе встретить наш конец – а до конца, несомненно, недалеко.

Могу писать только за завтраком, и то не всегда. Холод убийственный: –40° [–40 °С] в полдень. Мои товарищи бесконечно добры, нам всем ежеминутно грозит опасное обморожение, и хотя мы беспрестанно говорим о благополучном исходе, не думаю, чтобы хотя бы один из нас в душе верил в возможность та-кового.

Мы теперь мерзнем на ходу и во всякое время, исключая единственно только время за едой. Вчера мы должны были из-за метели сделать привал и сегодня подвигаемся ужасно медленно. Мы стоим в старом лагере № 14, в двух переходах от Однотонного лагеря. Мы здесь оставляем инструменты, фотографический аппарат и спальный мешок Оутса. Дневники и пр., как и геологические образцы, которые мы везли по особой просьбе Уилсона, найдут при нас или на санях.

Воскресение, 18 марта .

Сегодня, за завтраком, мы находимся в 27 милях от склада. Несчастье преследует нас, но еще возможен поворот к лучшему. Вчера опять дул противный ветер и гнал снег нам в лицо; пришлось остановиться. Ветер с NW, силой в 4 балла, температура –35° [–37 °С]. Нет того человека, который мог бы идти против такой комбинации, и мы изнурены почти до предела.

Моя правая нога пропала – отморожены почти все пальцы; а еще два дня назад я мог похвастаться двумя здоровыми ногами. Такими-то ступенями спускаюсь к окончательному падению. Я имел отменную глупость примешать ложечку порошка карри к растопленному пеммикану и поплатился сильным расстройством желудка. Всю ночь промучился, не спал; утром шел совсем больной; ногу отморозил и не заметил. Достаточно малейшей оплошности для того, чтобы получить такую ногу, на которую невесело смотреть. Теперь Боуэрс чувствует себя всех лучше, но и то неважно. И он, и Уилсон все еще рассчитывают выбраться или делают вид – уж не знаю! В печке последний керосин, и то она полна только на половину; спирта самая малость; вот и все, что стоит между нами и жизнью. Ветер в настоящую минуту попутный; это, пожалуй, в нашу пользу. Когда мы шли к полюсу, такое число миль, какое мы теперь проходим в день, показалось бы нам до смешного ничтожным.

Понедельник, 19 марта.

Завтрак . Вчера вечером с трудом устроились на ночевку и страшно зябли, пока не поужинали холодным пеммиканом и сухарем с половиной кружки какао, сваренного на спирту. Тогда, против ожидания, согрелись и спали хорошо. Сегодня поднялись с обычной проволочкой. Сани ужасно тяжелы. До склада 15 1/2 мили, должны бы дойти в три дня. Какая медленность движения! Пища есть еще на два дня, но топлива еле-еле на один день. Ноги у нас у всех плохи, у Уилсона лучше, чем у других; всех хуже моя правая, левая еще здорова. Нет возможности лечить ноги, пока нет горячей пищи. Лучшее, на что я теперь могу надеяться, – ампутация ноги; но не распространится ли гангрена – вот вопрос. Погода вздохнуть не дает. Ветер с севера и северо-запада, температура сегодня –40° [–40 °С].