Пьер Саворньян де Бразза - Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы

Помня уроки прошлого, мы не должны были допустить, чтобы они вновь стали относиться к нам с той враждебностью, с какой я уже столкнулся в 1872 году во время моих первых визитов к их соплеменникам, живущим по берегам габонских рек.

Выше я рассказывал об отношениях между южными фанами, или оссьеба Огове, и давними обитателями этой земли и коснулся их первых контактов с нами. Теперь мне остается дать краткую историю северной ветви этой расы, павинов Габона, и их связей с местными племенами, населяющими морские берега, и с европейцами. Лучше всего это сделать, предложив читателю отрывок из статьи генерала Федерба [524], опубликованной в журнале «Иллюстрасьон» [525]26 ноября 1853 года, о первой волне павинов, дошедшей до побережья: «Племя павинов, воинов и умельцев, охотников за слонами, мастеров по железу, пришло из внутренних областей страны и постепенно расселилось по побережью. Павины – каннибалы, но не в такой степени [526], как жители некоторых островов Южного моря [527]…

Капитан Боден [528], начальник Военно-морского поста у Западных берегов Африки [529], имел намерение в прошлом году [530]посетить деревни павинов, но его всячески отговаривали от этого местные мпонгве [531], которые, не жалея красок, рассказывали ему о тысячи препятствий и опасностей, ожидавших каждого в подобном путешествии. Тем не менее Боден побывал в одном из их селений, Акуенго [532], на Комо, где был приветливо встречен жителями [533]; как выяснилось, мпонгве также пытались настроить павинов против нас; например, они убедили их в том, что мы съедаем негров, купленных у работорговцев, и что наше вино готовится из негритянской крови, подвергшейся переработке.

Установив отношения между служащими французского поста и павинами, мы сможем помочь последним совершать прямые сделки с белыми или хотя бы немного умерить всевластие местных торговцев, сыграв на страхе, что мы привлечем к морю народ, которого они очень бояться и которому не способны оказать сопротивления» [534].

В течение двадцати трех лет коммерсанты и племена побережья следовали линии поведения, которую так хорошо описал Федерб. Торговые посредники, движимые собственными интересами, изображали павинов как жестоких и несговорчивых дикарей, грабителей и каннибалов, которых надо уничтожать огнем и мечом.

Перед этими примитивными и невежественными людьми они кичились своей причастностью к власти белых, создавая впечатление, будто эта власть озабочена единственно тем, чтобы поддерживать их ложь, их жульнические сделки, а иногда прикрывать их распущенность по отношению к прекрасному полу, которую как богачи они себе позволяли; они действительно были богатыми; это для них павины, чье число все более и более увеличивалось, добывали каучук в лесах, примыкающих к побережью. Экспорт приносил им многомиллионные доходы [535], а дикари за свой тяжелый труд получали лишь несколько сотен тысяч франков.

Гражданские и военные власти, сконцентрированные в Либревиле, почти не вмешивались в их отношения, а если и вмешивались, то защищали только одну из сторон; так что павины познакомились с нашей цивилизацией исключительно как с силой, постоянно подвергавшей их наказанию, – деревни павинов просто сжигались.

Прошло уже двадцать три года с их появления на побережье, но до сих пор наш контроль над судоходными реками Габонского эстуария не распространяется далее ружейного или пушечного выстрела и сохраняется до тех пор, пока там стоят наши канонерки.

И теперь, когда выродившиеся племена, которых мы поддерживали, исчезли, сметенные массовым вторжением павинов; когда каучуковые запасы ближайших к побережью лесов оказались исчерпанными [536]; когда ради стабильного процветания нашей колонии мы встали перед необходимостью развивать промышленность и сельское хозяйство, – вместо того, чтобы использовать силу нового народа, который бы своим трудом заставил плодоносить эту благодатную землю, особенно пригодную для культуры кофе, сахарного тростника и какао, мы сталкиваемся с глубоко укоренившимся в нем чувством ненависти, враждебности и агрессивности по отношению к белым, что делает неизмеримо трудным сближение, столь нужное для мира и блага этой страны.

Но вернемся к оканда и ошеба Огове, павинам из внутренних областей, которые помогли перенести по суше через их территорию наш багаж и среди которых я и мой эскорт в составе двух лапто прожили несколько месяцев в полной безопасности.

Торги завершились; деловая суета покинула землю оканда; погода нам благоприятствовала, и мы были готовы к отъезду. Пришло время прощаться с нашими друзьями, которые, хотя и с печалью в сердце, желали нам доброго пути: из всех деревень, мимо которых мы проходили, до нас доносились слова: «Да пребудет мир с вами!»

Адума очень гордились тем, что поведут наши пироги, груз которых значительно увеличился за счет освобожденных рабов, к слову, очень плохих гребцов; они радовались, что скоро увидят родной край. Батто, один из вождей, удостоился чести вести мою лодку.

Оканда, чувствуя себя под нашей защитой, планировали использовать плавание ради личных дел. Каждый гребец погрузил на борт сундучок, полный самых разнообразных вещей. От тяжести лодки едва не уходили под воду.

Наша эскадра состоит на этот раз из тридцати трех пирог, из них семь больших, на которых находится по восемнадцати или двадцати гребцов, двадцать пирог среднего размера и десять маленьких [537]. Последние с двумя или тремя гребцами на борту выполняют разведывательные задачи, следуя впереди или позади колонны.

Несколько молодых женщин оканда сопровождают своих мужей; они ночуют в разбитом на песчаной мели лагере и садятся в свои муссики, как только замечают, что мы слишком удалились от них. Мы запаслись большим количеством мпунду (сушеная или обжаренная на огне маниока) на случай, если павины, когда мы будем проезжать мимо них, окажут вооруженное сопротивление или же откажутся продать продукты питания, что, по правде говоря, маловероятно.

По пути нам приходится задержаться на два или три дня на островах напротив устья Офуэ, чтобы подождать отставших.

Мбуенджиа, нганга [538]фетишей в верховьях Огове, совершает с некоторой пышностью ритуал очищения: он дает каждому старшему по пироге кулек из листьев с зернами, травинками, когтями или шерстью животных – словом, всеми предметами, которым суеверие приписывает сверхъестественную силу.

По возвращении расходы на культ будут оплачены из расчета один баран и один накомарник с лодки.

Несколько камешков и немного земли, помещенных на носу пироги, обеспечивают путешественникам покровительство ларов [539].