Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

Пётр заглянул туда, где, как ему казалось, слышалось едва различимое шевеление — на дно унитаза. Там была чёрная спираль, оставляющая перетекающие мазутные пятна. Точилов всмотрелся: спираль меняла цвета. Таких цветов он прежде никогда не видел, таких ярких, маняще притягательных. Хотелось потрогать эту спираль, пальцами почувствовать её сияние и притягательную красоту. Однако что-то удерживало его от этого, что-то, что осталось вне влияния тени, крохотный кусочек разума, который просил ничего не трогать. И все же некий импульс проник в его правую руку, заставил коснуться неведанного.

В глазах резко потемнело, однако боли не последовало, могло статься так, что смерть застала Точилова врасплох, накрыла своим темным одеялом, принесла вечный сон.

Парень очнулся на мокром полу, от которого сильно пахло свежей хлоркой, и все вокруг будто было пропитано ею, даже воздух. Откуда-то издали слышалось чавканье, словно кто-то в тяжёлой обуви топчется на одном месте, а грязь пристаёт к подошвам и хлюпает под ногами. Пётр приподнялся на локтях: он был в большой комнате со старым болезненно-желтоватым кафелем. Под прокопчённым потолком одиноко висела сгоревшая лампа. Чавкающий звук слышался совсем рядом, но, даже всматриваясь сквозь густой сумрак, Пётр так и не понял, что его издаёт. Где-то в глубине комнаты заиграла невидимая флейта.

Точилов слышал музыку, но не видел музыканта; возможно, кто-то извне поставил магнитофонную запись. Эта атмосфера тяжёлого уныния и безысходности столь угнетающе действовала, что казалось, будто слизь, оставленная садовым червём, клокочет внутри, выбивается наружу в порыве желудочного спазма. Вьётся в голове. Сдавливает.

— Услышь! — прошипела тьма.

Пётр вновь почувствовал присутствие тени. Она следила за ним, и, вероятно, все это устроила именно она.

Парень встрепенулся. Услышанное заставило его отбросить тяжеловесную усталость, подняться на ноги.

— Где я? — едва ли не вслух спросил Пётр, понимая, что если скажет это громче, то наверняка потеряет себя. Страшно. Очень страшно находиться здесь. Слышать грустную музыку флейты, вдыхать едкий хлористый запах.

— У меня серьёзные намерения, — проговорило нечто из чернеющей глубины, столь тёмной и перетекающей, что Пётр уверовал в то, что спираль, ведущая из света во тьму, существует, что Гобере Майер прав. И он, Пётр Точилов, находится где-то в ее середине, почти завершает спуск.

— Кто ты? И зачем ты меня здесь держишь? Что тебе надо?

Пётр готов был задать ещё с десяток вопросов, но боялся услышать ответы, ибо внутренне знал, что открывшиеся знания приведут к дурным последствиям, столь жутким, столь обволакивающим, что сама жизнь и ее резкое обрывание покажутся лёгкой прогулкой вдоль береговой линии.

— Подойди ближе! — потребовал густой тягучий голос.

Пётр проследовал дальше. То, что казалось чавканьем, оказалось звуком, порождённым омерзительно-влажным перетеканием садовых слизней — если, конечно, увеличить его громкость до предела восприятия человеческого слуха.

И Точилов увидел.

Оно вылезло из огромной раковины. От непропорционально огромной головы вырастали и вытягивались два длинных рога. Чудовище улыбнулось, когда из почти безрукого тела вытянулись тонкие нитевидные щупальца и мягко коснулись плеч.

— Тебя ждёт дом! — сообщило существо.

Сказав это, массивное, похожее на гигантский шершавый язык тело поднялось под высокий потолок огромной раковины, обнажая чернеющий провал уходящего вниз прохода.

Дальнейшее виделось смутно. Будто в каком-то жутком гипнотическом сне.

Чувство глубокой вдавливающей пустоты. А потом ни чувств, ни импульсов, ни мыслей.

Кабинет. Пётр отчётливо видел его хозяина. Тот сидел в кресле, окружённый пламенем восковых свечей, древние фолианты расставлены в виде высоких массивных колонн. Здесь обитало нечто, что жило на протяжении многих тысяч веков.

В какой-то момент парень вспомнил, что когда-то уже бывал здесь. Вот только в каком качестве? Визитёра ли, пленника? Во многом последнее предопределяло уже сложившееся ощущение деструктивного беспокойства.

— Ближе, Пётр, подойди ко мне ближе, — медленный скрипучий голос. Старческий.

Точилов сделал всего один робкий шаг, и в тусклом мерцающем свете свечного пламени ему показалось, что он видит истинный облик хозяина.

— Где я? Что это за место? — говорить удавалось с трудом, воздух будто загустел, и теперь, открывая рот, Пётр чувствовал, как некие невидимые частицы оседали во рту, на языке, делая его тяжёлым, будто цементным.

— Вопросы, свойственные королям, — прокомментировал хозяин. Его иссохшая рука, что все это время неподвижно лежала на высоком подлокотнике, шевельнулась, от желтоватой пергаментной кожи едва заметно поднялись в воздух похожие на буквы частицы. — Но ты, мой друг, задаёшь их, как раб. Твой путь ещё неведом, он в самом начале. Ты ступаешь на начало спирали, уходишь все дальше вниз, чтобы проверить, насколько глубже… насколько дальше ты сможешь пройти и не потерять старую оболочку. Подойди ближе, Пётр. Узнай, что я хочу тебе сказать, узнай, что хочу тебе показать.

Делая ещё один шаг, Точилов увидел ветхий покров, возложенный на голову старика. Тот по-прежнему сидел без движенья, и только его голос заставлял верить, что все, что с ним происходит, настоящее, без доли какой-либо фальши.

— Узнай, Пётр, и ты увидишь, на что способен, когда решишься пойти дальше, чтобы изучить, — голова чуть шевелилась в такт движения скрытых тонких губ.

И в самом деле, трактат Тоберса Майера в столь подробном и тщательном анализе являл собой величие возложенного на человека бессмертия. Явления столь спорного и столь безумного, желанного, что изучение самой его сути могло привести к божественной близости. Уже тогда, в самом начале чтения Пётр не мог заметить движения и превращения живых организмов из примитивных в совершенные и обратно. Это и был цикл. Цикл, по которому можно проследить саму суть бессмертия.

Молодой человек сорвал с головы хозяина ветхий покров. Остолбенев от охватившего его ужаса, отшатнулся, зацепился спиной о стоящую позади книжную колонну, но та устояла.

Лицо хозяина искажала лукавая гримаса, по жёлтой пергаментной коже ползли отвратительные чёрные улитки. Старик сорвал одну из улиток, поднёс к лицу Петра.

— Одна из главных особенностей моего самого первого ученика: любопытство. И вот что с ним стало! Все они — мои доверчивые дети! Хочешь знать суть? Я тебе скажу. Она здесь! Вся суть! Внешняя оболочка имеет коварное свойство увядать, но кто, если не они, сдерживают мою старость? Не дают ей расползтись! Держат в строгой связке! — старик обвёл крючковатым пальцем собственное лицо. — Боишься? — раздался скрипучий смех, достаточно громкий. — Не бойся, Пётр, секрет бессмертия совсем рядом, просто дай мне руку, и я открою его тебе!..