Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

И вот теперь, пересекши шипящие кислотные реки, срывающиеся с отвесных утёсов Даар-Мара, прорвавшись сквозь вечный лес, опутанный бледными гифами грибов-некрофагов, сразившись с гнусными норгами в их тёмных зловонных тоннелях, которыми сплошь изрыты выпуклые холмы Маркорга; преодолев все эти и ещё тысячу опасностей, Пустынный Охотник достиг Великой Пустоши, которая и была краем земли. Никто никогда не возвращался из этих мест, но Охотник поклялся вечным атомным пламенем, бушующим в глазницах Карганира, что не повернёт назад до тех пор, пока не выследит и не истребит нигларха, зверя, которого никто не знал.

И тогда, решительно сжимая в руке лазерное копье, Охотник пришпорил своего злонга и, миновав поваленный каменный столб с древними письменами, устремился в пустыню, из которой не было возврата, и растворился во тьме, разогнать которую были бессильны призрачные луны Когар и Игар.

Охотник не знал — ведь он не мог прочесть письмена на каменном столбе — что Великая Пустошь на языке древнего забытого народа как раз и называется Нигларх.

CLARK ASHTON SMITH

THE DEMON OF THE FLOWER

1933

В одну из летних ночей, когда Млечный Путь охватывал сапфировый зенит, а ветер уснул в вершинах высоких угрюмых сосен, я лежал и любовался светом далёких звёзд — и до моего слуха, шёпотом неведомых странных миров за пределами созвездия Скорпиона, донеслась эта история.

Не такими, как травы и цветы Земли, безмятежно растущие под светом одинокого солнца, были растения планеты Лофей. Сворачиваясь и разворачиваясь в свете двойных зорь, с ликованием вздымаясь к громадам нефритово-зелёного и оранжево-розовато-рубинового солнц, трепеща и покачиваясь, утопая в роскоши сумерек, в бархатном пологе расточаемых зорями ночей, они укрывали поля коврами взращённых твердью змей, что всечасно танцуют под музыку запредельных сфер.

Многие из них были крошечными и скрытными, пресмыкаясь по земле подобно гадюкам. Иные, напротив, были огромны, словно питоны, вздымаясь в царственных позах навстречу лучам драгоценного света. Одни выпускали два или три стебля, распускавшиеся головами гидр, другие убирали себя кружевными гирляндами листьев, подобными крылам летучих ящеров, вымпелам на волшебных копьях и филактериям неведомых культов. Некоторые, казалось, носили алые гребни драконов; иные видом были подобны языкам чёрного пламени или многоцветным испарениям, химерическими клубами сочащимся из варварийских курильниц; третьи были уснащены мясистыми сетчатыми листьями и усиками, или гигантскими цветами, продырявленными насквозь, словно щиты после лютой сечи. И у каждого из них были припасены отравленные дротики и крючья; и все они были живы, внимательны и беспокойны.

Не было иных владык над Лофеем, кроме них, и вся иная жизнь существовала здесь с их молчаливого дозволения. Люди Лофея подчинялись их неписаным циклам; и даже в самых древних преданиях и мифах не было и намёка на то, что когда-либо всё было иначе И сами растения, и фауна, и человечество Лофея испокон веков преклонялись пред великим и ужасным цветком, носившим имя Вурквэ-ль, в коем, согласно здешним верованиям, явил свою бессмертную аватару присматривающий за Лофеем демон, что был древнее самих солнц-близнецов.

Вурквэлю служило человеческое жречество, избираемое из членов королевской семьи и аристократии Лофея. В самом сердце Лоспара, величайшего из городов экваториального царства, с незапамятных времён взрастал он на вершине высокой пирамиды, чьи траурно-чёрные террасы, приютившие на себе меньшие, но не менее смертоносные растительные формы, угрюмо нависали над городом, подобно висячим садам какого-то потрясающего Вавилона. В центре просторной вершины, в бассейне, прорубленном в платформе из неведомого чёрного минерала, в одиночестве вздымался Вурквэль. Бассейн заполнял перегной, важнейшим компонентом которого был прах королевских мумий.

(Демонический цветок произрастал из луковицы, покрывшейся за бесчисленные века столь плотным и причудливым слоем наростов, что теперь она напоминала каменную урну. Над ней возносился мощный корявый стебель, в прежние времена имевший вид раздвоенной мандрагоры, а ныне сросшийся в чешуйчатый, изборождённый морщинами хвост какого-то мифического морского чудовища. Позеленевшая бронза и античная медь мешались в нём с мертвенно-бледной синевой и пурпуром разлагающейся плоти. Стебель венчала корона жёстких чёрных листьев, испещрённых блистающими отравленной сталью белёсыми пятнами и окаймлённых острыми зубцами, подобно оружию дикарей. С нижней стороны этой растительной короны отходил длинный, извивающийся отросток, такой же чешуйчатый, как и основной стебель, змеящийся вниз и наружу и оканчивающийся огромной стоячей чашей диковинного цветка — словно рука адского нищего, сардонически тянущая плошку за подаянием.

Отвратна и чудовищна была та чаша, которая, если верить преданиям, обновлялась вместе с листьями каждую тысячу лет. У своего основания тлела она угрюмым рубином, местами алела раскалённой драконьей кровью; багрец инфернальных закатов оставлял свои мазки на мясистых налитых соком лепестках; на краях венчика пламенел жаркий желтовато-перламутрово-красный цвет, словно были они облиты ихором саламандры. Тому, кто дерзнёт заглянуть в глубины цветка, открылось бы, что чаша изнутри выстлана могильно-пурпурной чернью, изрыта мириадами пор и изрезана прожилками сернисто-зелёных вен.

Покачиваясь с низким торжественным шелестом в медленном, смертоносном, гипнотическом ритме, властвовал Вурквэль над градом Лocпap и миром Лофей. На нижних ярусах пирамиды сонмы змееподобных растений раскачивались и шелестели в такт этому ритму. И далеко за пределами Лoспара, от полюса до полюса и на всех меридианах планеты, внимали живые цветы царственному ритму Вурквэля.

Беспредельна была сила, с помощью которой это создание властвовало над людьми, коих, за неимением лучшего определения, я буду называть человечеством Лофей. Несть числа легендам, на протяжении многих эонов слагавшихся о Вурквэле, как не было числа и приводимым в них ужасающим подробностям. Каждый год в канун летнего солнцестояния демон принимал чудовищную жертву — протянутая им чаша должна была наполниться кровью жреца или жрицы, избранных из числа его иерофантов. Незадолго до жертвоприношения они чередой проходили перед Вурквэлем, покуда пустая чаша его не переворачивалась, опускаясь подобно дьявольской митре на голову одного из них.