Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 2

Вновь и вновь я нервно жал на него, и звяканье ударного механизма по пустым гильзам во вращающемся барабане издевательски, но, к несчастью, не смертельно, отдавалось резкой болью в голове. В бессильной злобе я упал на пол, облокотившись на кровать. За дверью послышались быстрые шаги и настойчивые стуки. Преодолев тяготившее меня на протяжении нескольких дней безмолвие, я ответил, что всё в порядке, смутив молодых людей за дверью своим неестественно гулким, гортанным голосом. Явилось ли это следствием длительного молчания или же произошедших метаморфоз, меня уже не волновало, в зеркале я успел увидеть достаточно такого, по сравнению с чем изменения в голосе были просто ничтожны. Нащупав дрожавшей рукой на груди металлический амулет, я сорвал его и зашвырнул в валявшиеся возле умывальника осколки, погрузившись в отчаяние. Часы тупого ступора, проведённого на полу у кровати, были прерваны внезапной мыслью, что, если присутствие амулета оказало столь сильное воздействие, то его отсутствие должно произвести обратный эффект. Несколько ободрённый этой мыслью, я, наконец, взобрался на кровать, и, уткнувшись лицом в подушку, попытался забыться подобием сна. Вновь, как и прежде, я оказался в подводном городе, с гротескными античными храмами, треугольными портиками, арками и длинными колоннадами. Всё больше он наполнялся жизнью, и я видел сновавших всюду обитателей глубин, они уже не казались мне столь омерзительными, наоборот, обращая на меня свой взор, эти существа испытывали некую неприязнь. Впервые в этих грёзах я услышал их голос, раскатистый и гортанный, какой издавали те, что вышли ночью на берег, и отдалённо подобный тому, какой издавал я сам в ответ, ещё не понимая их речь, но воспринимая её смысл посредством зыбких образов, возникавших в моём сознании.

Неожиданно эти болезненные видения были прерваны приступом удушья, куда более сильным, чем все предыдущие. Вскочив, я распахнул окно, пытаясь успокоиться, но казалось, что мою шею сдавило тисками, кровь прилила к лицу. Я бросился к умывальнику, но кувшин с водой был превращён в груду черепков. Повалив на пол складную ширму, я ринулся к двери, пробежал по коридору и, ворвавшись в ванную комнату, выкрутил ручку крана. В раковину ударила струя холодной воды, судорожно зачерпывая её руками и поднося ко рту, я вдруг ощутил, как в спазме моя гортань направила холодную воду в лёгкие. Откашливаясь, я внезапно понял, что удушье прошло, и способность свободно дышать вернулась. Неужели произошедшие в моём организме изменения пробудили некие рудименты, заставившие лёгкие начать действовать подобно жабрам земноводных?

Стало очевидно, что моя болезнь не только не отступила вместе с проклятым амулетом, но и продолжила развиваться, а уготованный мне судьбой конец, неизбежен, и я могу лишь смириться с ним. В некоторых людях течёт древняя кровь, о которой они даже не подозревают, и никогда не узнают, если судьба не столкнёт их со Знаком Дагона. Ещё несколько дней мне предстоит вдыхать воздух вместе с людьми суши, после чего я совершу то, чего так жаждал Элуорк, но был недостоин. Его тело так и не найдут, пожранное, словно принесённый в жертву скот, древним и мудрым хранителем озера, имя которому Нисаг. Совсем скоро, когда луна исчезнет с небес, и волны отступят, под разрывающий ночную тишину гул резного Рога Зова на освещаемый факелами берег выйдут те, кто поведёт меня в подводный город, раскинувшийся на дне Лох-Несса. Там я смогу закончить своё превращение и воочию увидеть древние храмы, с колоннадами и арками, возведёнными ещё римскими легионерами, которые, как и я, были отмечены высшим знаком, изменились и ушли в дивный подводный мир отца Дагона. А после я отправлюсь в многоколонный Й'ха-Нтлей у берегов Иннсмаута и циклопический Р'лиех. Там мы погрузимся в чёрные бездны, где будем вечно пребывать среди чудес и красоты.

Мистер Сноддервик, клубный завсегдатай, как обычно, порядочно нализавшись (на дворе был ноябрь, стояла студёная, промозглая погода, так что он пил вдвое больше обычного), уселся поудобнее, забил свою изящную, прокопчённую не хуже чеддера бриаровую трубку модели «Чёрчвард» и начал так:

— Довелось мне однажды, джентльмены, охотиться в торфяниках Северного Ланкашира. Дело было в начале весны, и от сырости весь мой отборный порох марки «Хэмпстед» безнадёжно промок. Да, кстати, было это лет двадцать с гаком тому, так что я был совсем другим, отважным и энергичным молодым человеком, полным лихорадочных идей, читал журналы по радиотехнике, посещал всякие научные семинары и прочие рауты. Так вот, погода была хуже некуда, а две моих борзых, Тильда и Лямбда, вконец замучились гнаться за хитрюгой-зайцем, я же вусмерть утомился бегать за ними по колено в болотной жиже; наконец, заморосил холодный дождец со снегом, так что я свистнул псинам, сел на пень и закурил. Табак, мой превосходный табак сорта «Уайтклифф» тоже весь вымок, так что еле тлел. «Чёрт!» — выругался тогда я в сердцах и сплюнул в жухлую траву. «Ну, — думаю, — денёк».

Тут смотрю, невдалеке, у поваленных берёз с торчащим вокруг них рогозом, эльф на бревне сидит да виски прихлёбывает. Как-то до этого я его не усмотрел? Местность же пустынная, болотистая. Видно, за корневищами не разглядел сперва. «Вот-те на! — думаю, — эльф.»

Выглядел эльф-то как самый обыкновенный ирландец, каких я на своём веку уйму перевидал, только длинный больно, что твоя берёза или ольха, и с благородным профилем, как у гимназистов. Волосы у него были серебряные, как паутина. Тильда и Лямбда как раз подбежали и, учуяв фейри, принялись брехать как дурные, пока я не огрел их по головам. Тогда псины поджали хвосты и, боязливо поглядывая на незнакомца, принялись жалобно подвывать, но я вновь на них замахнулся, и они вконец замолкли. Эльф смотрел на всё это с выражением лёгкой насмешливости, а когда я закончил муштру моих борзых, поманил к своему «столу», сделав длиннющей костистой ладонью эдакий лёгкий пригласительный жест.

Одет он был, надобно сказать, совершенно не по моде и не по погоде: на нём красовался такой лёгкий прогулочный костюмчик из зелёного твида — и ни дождевика, ни кирзы. А тут ведь торфяники, да ещё март-месяц, холодина, туманище, меня аж самого передёрнуло, как подумал. Да, сразу видно, что эльф-то не из наших краёв. На голове у эльфа сидел такого же цвета вельветовый козырёк, а на ногах были изысканные кожаные ботфорты, годные разве что по набережным Темзы слоняться. В общем, надо видеть. Рубашка у него была с высоким воротником, василькового цвета и будто бы мерцала на сероватом полотне торфяников. А небо было самого невыразительного оттенка и по ощущению такое же тяжёлое, что и самый тяжёлый металл, то есть свинец.