Валерий Исаев - На краю

— А я слышал, — заговорил Коля, — я слышал, что вы скоро разбогатеете. Коновал рассказывал вчера отцу: умные люди ловко все придумали. Скоро бедных в деревнях совсем не будет. А знаешь, как все устроится? Теперь богатеев, не таких, как бывший помощник Деев, попроще, но все равно богатых, никто трогать не станет — не резон. Оказывается, с них может быть большая польза. Как? А вот так — пусть себе богатеют, а власть поджидает его с налогом. В один прекрасный момент, пожалуйте, расплатитесь с нами за то, что мы вам даем жить и богатеть. Он, куда ему деваться, платит. Другой случай: разбогател человек, куда денежки девать? Пожалуйте в банк — открываем специально для вас. Он туда, не в кубышке же хранить. А банк тоже состригает с тех денег доход в пользу государства. Деньги с богатеев отсылаются снова в деревню, беднякам. Пользуйтесь, крепчайте, поправляйте дела, а мы еще вам и подсобим чем сможем. Для этого надо собирать людей в гурты — не с каждым же государству разговоры разговаривать. Пусть будет навроде маленькой страны бедняков, чтобы у них там верховодки свои были, чтоб в любой момент к ним посыльный от государства — на переговоры. А еще говорили, что будут беднякам деньги подбрасывать, отдадут, когда разбогатеют. Выходит, что рассчитывают и на такое, иначе б деньги взаймы не стали давать, дураков нет… Поняла?..

Тоня прикинула про себя, как оно все могло бы устроиться, что-то не очень выходило у нее с новой жизнью.

Коля терпеливо дожидался.

— А как же богатые? — заинтересованно спросила она. — Что ж они, так тебе за здравствуй, пожалуйста и станут отдавать свои деньги? Что-то не верится. Дееву сказали бы, мол, с завтрашнего дня будешь кормить Бицуриных, да еще и приплачивать.

— Да нет, в том-то и дело, что никто напрямую так никому не скажет. Будет так организовано, чтобы они друг другу ничего не говорили, не ссорились, а само дело будет так поставлено, что все излишки богатеев будет записывать себе Советская власть, и она же, а не кто-то, будет распределять их таким справедливым образом, что достанутся они беднякам. Так что никаких объяснений друг с другом у богатеев с бедняками не будет, все будет идти через государство.

С высоты своей пуни они словно кружились над новой жизнью, полной справедливости и надежд. Все выше и выше несли их крылья фантазии.

— А еще сказывали, — оживился Коля, — будто Советская власть, чтоб скорее беднякам подняться, поможет электричеством, потому что сразу же после того, как все дела устроятся и не станет бедных, возьмутся другую жизнь строить — лучше той, которая скоро будет. Так что немного вам с отцом осталось горе горевать, отмаялись. А еще говорили, когда малость выровняется положение бедняков и богатеев, начнут все торговать.

— Прямо как в сказке, — удивилась Тоня.

— А ты думала, зря люди кровь проливали. Вот за такую жизнь и боролись. Для того и затеяли все.

— А кто же нам будет привозить косы, ямки, чугунки, ситчик, — хмыкнула Тоня, засмеялась, — если мы только работай да обогащайся?

— И про то известно. Так же будет сделано, как и с продажей. Для закупки специальных людей поставят, чтоб ездили в город или еще куда подальше и накупали бы всякого товару. В деревне лавку специально откроют — приходи покупай: и одежу, и косу, и ямки, и чугуны, а хошь гвозди, да что хошь…

— А на какие деньги станут они все то хорошее покупать?

— На какие? На те, что получатся от продажи хлеба.

— Чудеса какие-то да и только. Отцу рассказать — не поверит. А может, и поверит. Больно складно все — ничего мудреного и очень справедливо. Только где ж столько богатеев тех понабирать, чтоб за их счет дела поправить? Найти их надо, они же не растут, как грибы.

— Не росли, — поправил Коля, — потому что не давали. А теперь сказали — растите. И они пойдут, куда им деться. Такие без дела сидеть не могут, зашевелются, задвигаются. Пришли времена — каждого в кулаки приглашают. Пойдешь?

Тоня замотала головой.

— Ну и зря. А я бы пошел, чтоб тебе и отцу твоему помочь. Ну и пусть разбогатею — только б тебе было хорошо.

— Спасибо, — пролепетала Тоня. — И от меня и от отца… А ему про то можно сказать или как? — робко спросила она его.

— Да смотри сама…

Коля вдруг поднял палец: «Тихо, — сказал, прислушался. — Николай Ищенков с города возвращается, слышишь?»

Тоня кивнула.

«Почему-то невеселый. И телега тяжелая, неразгруженная. Что же это он? Назад из города поклажу привез? Такого сроду не было, чтоб мужики зерно назад из города привозили. Что-то случилось?..»

Николай Ищенков тащился на телеге мимо пуни, утонувшей в тумане, к своему краю деревни, и не хотелось ему, чтоб кто-то попался на пути. Думалось ему, что люди, наверное, почувствовали, с чем он возвращался из города, и боятся выходить ему навстречу. «И правильно делают, — рассуждал он, — пускай поживут хорошо еще день, другой, не так много им осталось. Не скоро, видно, теперь придут в наши края хорошие времена…»

И туман, который Николай целый день клял, вдруг перестал его раздражать — он скрывал Николая и его новость от людей, отгораживал от них.

Первый раз в своей жизни Николай прятался от тех, с кем прожил бок о бок долгую жизнь. Он почувствовал, как небезразличны ему односельчане, как жаль ему их. От того ощущения ему и самому стало не так тревожно на душе — все вместе они не одну беду пережили, глядишь, и эту одолеют…

От той мысли, что не один он, становилось легче на душе, и уже вставали рядом с ним в его воображении и Пилюгин Ваня, и Хрестин Леня, и оба Жахтановы, Жорка да Игнат. А люди все подходили, снимали с плеч тяжкий груз.

Как ни старался Николай, как ни тянул вожжи, отваживая лошадь с привычной, хоженной ею дороги, как ни брал ближе к реке, чтоб по берегу, подальше от хат, пробраться к своему краю деревни на Крючковщину, да только не один Коля Ляхов оказался таким чутким, нашлись и другие, кто насторожился, услышав скрип вертавшейся из города телеги — туман обострял людской слух.

…Как разбойники вышли из тумана Бадюхин и Пилюгин, и оба Жахтановы, и Леньчик Хрестин.

Дрогнула душа, испугался — не ждал никого. Слов обманных еще не заготовил.

Он соскочил с телеги, захлопал вокруг нее, косил взглядом то на одного, то на другого — мужики стояли, дожидались, расходиться и не думали.

«Чего стоят, язви их в душу, шли бы себе кто куда — дел нет у них. Ишь, выстроились…» — ворчал про себя Николай.

— А… — махнул рукой Николай.

— Ты, Коля, дурака не валяй, — сказал один из Жахтановых и крепко ударил лозовым прутом по голенищу.

Отступать было некуда.

— Колька, — насторожился хилый Вадюшин.

— Что прицепились, не видите, — в свою очередь, рассердился Николай. — С чем поехал, с тем и вернулся. Вот и вся история.