Станислав Вторушин - Леший

Димке вспомнился Новосибирск, городская гостиница, где ему летом пришлось пережидать несколько дней перед отлетом на трассу. Лететь надо было специальным рейсом, но его почему-то все время откладывали. Измучившись от безделья, Димка не знал, куда себя деть. Вечером пошел в ресторан. Свободных столов не оказалось, но за одним, где сидели две девушки, было два незанятых места. Он подсел к ним и в ожидании официанта стал разглядывать соседок по столу. Одна была маленькой, черноволосой, с желтыми глазами, обведенными голубой тушью. Она держала в тонких пальцах длинную сигарету, конец которой был выпачкан губной помадой.

Ее подруга являла собой полную противоположность. Стройная блондинка с высокой прической, большими голубыми глазами, обрамленными длинными черными, загнутыми кверху ресницами. На столе стоял графинчик с вином и две тарелочки с сыром. Димка решил, что не выпить в этой ситуации просто неудобно. Он заказал коньяк, отбивную и чашку кофе. После трех рюмок коньяка весь мир показался ему прекрасным, а девушки просто замечательными.

— Завтра утром я лечу на Север, — сказал он, переводя глаза с брюнетки на блондинку. — Вы никогда не были там?

— Нет, — сказала брюнетка, выпуская на Димку струю сигаретного дыма. — Там холодно, а летом много комаров.

Димка помахал рукой, отгоняя дым, и спросил:

— А почему вы пьете вино? Давайте лучше выпьем коньяку.

— Вы нам его не предлагали, — сказала блондинка, повернувшись к нему.

— Прошу прощения за бестактность. — Димка взял бутылку и налил коньяка в их рюмки.

Потом он заказал еще одну бутылку. А когда ее выпили, предложил блондинке посмотреть комнату, в которой остановился. Она согласилась. Они взяли у официантки бутылку шампанского и поднялись наверх. Брюнетка осталась в ресторане.

Блондинку звали Нина. Шампанское пришлось с ней пить из граненых стаканов. Но это не мешало им говорить о пустяках и, смеясь, все время смотреть в глаза друг друга. Взглядом иногда можно сказать больше, чем словами. Он мысленно задавал вопрос, глядя на нее, она отвечала. И никаких слов для этого не требовалось. Когда было допито шампанское, они молча улеглись на кровать. Но Нина тут же встала, открыла окно и, глядя на улицу, стала вытаскивать заколки из своей прически. Димка, лежа на постели, все это время смотрел на нее и слушал, как гудят машины, проезжая под окнами гостиницы.

Проснулся он оттого, что стало холодно и онемела рука, на которой лежала Нина. Он осторожно, стараясь не будить подругу, вытащил руку, встал и на цыпочках прошел к столу. Посмотрел на часы: было шесть утра. Через два часа должен улетать самолет на Север. Он подошел к Нине. Она спала, раскинув руки, одеяло сползло с ее груди, из-под рубашки торчали маленькие темно-коричневые соски. Нина была красивой. Димка нагнулся и поцеловал ее в сосок. Она открыла глаза и сразу же натянула на себя одеяло.

— Мне пора идти, — сказал он. — Иначе опоздаю на самолет.

— Я сейчас встану. Только ты выйди из комнаты.

Димка немного удивился тому, что вчера она ничего не стеснялась, а сегодня ее охватило смущение. Он оделся и вышел. Дежурная по этажу сидела за столом и, не поднимая головы на постояльцев, внимательно изучала толстую амбарную книгу. Когда Димка вернулся в комнату, Нина стояла у зеркала и поправляла пальцами прическу. На улице они простились. Он знал, что больше они никогда не встретятся, поэтому не спросил ни адреса, ни фамилии. Лишь притянул к себе за плечо, поцеловал в щеку и сказал: «Спасибо за все. Ты была прекрасна»…

Нина была опытной женщиной, по всей видимости, немало повидавшей на своем веку. По сравнению с ней Зина выглядела девочкой-подростком, которой, конечно же, и хочется узнать тайну отношений мужчины и женщины, и в то же время сделать это невероятно боязно.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь о чистоте? — спросил он и снова взял ее за руку.

— Чисто — это любовь, — сказала Зина. — А все остальное не имеет к ней никакого отношения.

— Для мужчины и женщины все важно, — ответил Димка. — Любовь — это не только поцелуи.

— Вот и целуйся с кем-нибудь другим, — сердито сказала Зина и встала.

Димка тоже встал, прижал ее к груди и сказал:

— Ты славная, Зина. Ты мне очень нравишься.

И снова услышал, как застучало ее сердце.

К вагончикам они возвращались молча. Димка смотрел на Зину и впервые думал о том, что у человека не так уж много того заветного, которое переводит его жизнь из одного состояния в другое. У девчонки — это ее честь. Пролететь можно один раз в жизни. И оттого, когда и как это произойдет зависит ее судьба. Если она не дорожит честью, значит для нее никогда не будет представлять ценности семья, значит она проживет свою жизнь, не познав любви, за один миг которой захочется отдать всю себя. «А что заветно у мужчины? — думал Димка. — Это должна быть его совесть, его порядочность по отношению к женщине. Если ты не любишь женщину, смири себя, оставь тому, кто сделает ее счастливой».

Зина посмотрела на Димку, улыбнулась натянутой улыбкой и сказала:

— Спасибо за то, что позвал меня прогуляться. В тайге так хорошо. Я ведь ее практически не видела. Времени на это нет. Все прогулки от вагончика, где живу, до кухни.

— А хочешь погуляем завтра? — спросил Димка.

— Если рано освобожусь, пойду с удовольствием.

Она остановилась и снова посмотрела на него. Этот взгляд был настолько чистым и доверчивым, что Димка обнял ее за плечо, поцеловал в пахнущие осенней ночью волосы и повторил:

— Ты славная, Зина.

Через неделю на трассу прибыли еще два бульдозериста. Одного из них, Геннадия Петровича Панова поселили в вагончик к Димке. Был он пожилой, почти совсем седой и Димка удивлялся, как это он до сих пор работает на бульдозере. В тайге, в отрыве от семьи и цивилизации, в большинстве своем остаются только молодые.

— А ты не смотри, что я такой старый, — сказал Панов, когда Димка спросил, сколько ему лет. — Я на всех трассах побывал. Еще нефтепровод Самотлор — Альметьевск строил.

Был он степенный, говорил не торопясь, а если начинал что-то делать, то заранее прикидывал, как обойтись без излишней затраты сил.

— В нашем деле семь раз отмерь, один раз отрежь, — постоянно повторял он. — Головотяпов у нас хватает. Один раз мне выдали отметку, я расчистил трассу, а потом оказалось, что она на полкилометра в сторону ушла.

Паше Коровину Панов не понравился сразу.

— Еще один появился, — сказал он. — Теперь каждый вечер воспитывать будет.

К старости человек укореняется в своих привычках и изменить им бывает выше его сил. Геннадий Петрович вставал, как по будильнику, ровно в шесть, натягивал штаны, надевал домашние тапочки, которые специально привез с собой, и в одной майке выходил в тамбур. Растапливал печку, грел воду и садился бриться. Побрившись, умывался тоже теплой водой, потом надевал рубаху и теплую жилетку. Так он и отправлялся завтракать.