Станислав Вторушин - Леший

Когда зашли в контору к Шумейко, прежде чем переодеться, Ставриниди, морщась от неприятного ощущения в животе, попросил показать ему карту нефтепровода. Шумейко тут же расстелил на столе синьку с изображением трассы, разгладил ее рукой.

— Вот наш городок, а вот здесь мы сегодня работаем, — ткнул в карту согнутым, черным от въевшегося моторного масла пальцем Шумейко. — Мы набрали самый высокий темп. Сейчас идем почти по километру в день.

Ставриниди прикинул: до пуска нефтепровода осталось два месяца. Но если его сдать на месяц раньше, по трубе можно будет прогнать дополнительно пятьсот тысяч тонн нефти. Загруженные ей первые танкеры могут уже в марте уйти из Роттердама в Америку. Это будет означать практическое закрепление его компании на огромном рынке сбыта. От этих мыслей даже в животе перестало урчать.

— Поедем на трассу, — сказал он Шумейко. — Посмотрим, что там.

Разговор о досрочной сдаче нефтепровода он хотел начать после того, как осмотрит все собственными глазами. Конечно, строители будут упираться, ссылаться на всякие трудности, но предложи им деньги, которые получает американский негр, подметающий улицы Нью-Йорка, и они даже в шестидесятиградусные морозы станут работать круглые сутки. «Деньги делают все», — удовлетворенно думал Ставриниди.

Шумейко подал ему шубу, услужливо помог сунуть руки в рукава. Выйдя из вагончика, Шумейко посмотрел на термометр, висевший на стене.

— Ну вот, потеплело, — сказал он, повернувшись к Ставриниди. — Уже минус сорок один. К обеду будет минус тридцать пять не больше. Самая хорошая погода для работы.

— А плюс двадцать пять не лучше? — ехидно спросил Фил.

— Нет, — мотнул головой Шумейко. — При такой погоде нам не пройти через болота. Да и гнуса, осмелюсь вам доложить, летом бывает столько, что рот открыть невозможно.

«Набивает себе цену, — глядя на него, подумал Ставриниди. — Видать, догадался, зачем мы прилетели сюда». Он нырнул в крытый брезентом «УАЗик», по-хозяйски уселся рядом с шофером. Шумейко с Филом сели сзади. Машина тронулась. Ее затрясло на укатанных, отшлифованных колесами до блеска ухабах. От этой тряски Ставриниди стало еще хуже.

— Скажите, — повернувшись к Шумейко, спросил он, — а рябчиков у вас здесь много?

— У нас здесь не только рябчики, но и медведи есть, — ответил Шумейко. — А почему вы спрашиваете?

— Вчера нефтяники угощали нас рябчиками с брусникой.

— Это должно быть вкусно, — сказал Шумейко. — Раньше рябчиков подавали к царскому столу.

— Вкусно, — согласился Ставриниди. — А насчет медведей вы серьезно или это так, сибирский треп?

— Если они в Сибири по деревням ходят, почему им по тайге не бродить? — засмеялся Шумейко. Ставриниди тоже улыбнулся.

Два дня назад уже поздним вечером к Шумейко зашел Димка Шабанов. Шумейко думал, что тот снова станет просить вагончик для семейной жизни. Свободных вагончиков в городке не было, уплотнить кого-нибудь тоже не представлялось возможным. Но Шабанов заговорил совсем о другом.

— Сегодня ко мне знакомый охотник приходил, — сказал он. — Тот самый, в избушке которого мы с Зиной ночевали, когда заблудились. Говорит, в тайге шатун объявился.

— Нам-то что до этого, — ответил Шумейко, сразу подумав, что, по всей вероятности, это тот самый медведь, берлога которого оказалась прямо на трассе.

— Как что? — сказал Димка. — Напакостить может.

— На твой бульдозер броситься, что ли? — попытался пошутить Шумейко.

— Охотник просил дать ему вертолет. Он его по следам отыщет.

— Он что, сам с ним справиться не может? — спросил Шумейко.

— Не может. Медведь у него собак съел.

И Димка рассказал, как охотник Пырчин пришел к нему в вагончик, достал из кармана тряпочку, развернул ее и положил на стол. В тряпочке оказалась слипшаяся серая шерсть. Сначала Димка не понял, что это, но потом догадался: клочок собаки. Медведь съел лаек и теперь Пырчин показывал то, что от них осталось.

— Как я в тайга без сопака буду? — сидя на табуретке, горестно вздыхал Пырчин и хлопал себя ладонями по бедрам.

В это время у дверей вагончика заскулил Кузя. Пырчин насторожился. Димка открыл дверь и щенок лохматым клубком вкатился в тамбур. Пырчин оторопело посмотрел на него, перевел взгляд на Димку и сказал:

— Будь друг, продай свой сопак. Сополь хороший дам.

Димке было жаль Кузю, который к нему искренне привязался. Поэтому он сказал:

— Зачем он тебе? Это же еще щенок.

— Каждый сопака был щенок, — ответил охотник.

И Димка отдал щенка. После окончания стройки с ним все равно надо было расставаться. Пырчин тут же забыл и про вертолет, и про медведя, достал из котомки тонкий сыромятный ремешок, привязал на него Кузю и, не попрощавшись, торопливо направился в тайгу. По всей вероятности, побоялся, как бы Димка не передумал.

Охотничья стоянка находилась от трассы далеко и Шумейко, конечно же, никакого вертолета Пырчину не дал. Больше никто ни об охотнике, ни о медведе не слышал.

— Если вам надо медвежью шкуру, можем поговорить с охотником, — сказал Шумейко задумавшемуся Ставриниди. — Километрах в двадцати от трассы живут три семьи хантов. Они только охотой и занимаются.

— Тебе не нужна медвежья шкура? — спросил Ставриниди по-английски, повернувшись к Филу.

— Нет, — мотнул головой Фил. — От нее в доме будет много шерсти, да и насекомые могут завестись. Надя этого не вынесет.

Ставриниди не ответил. Теперь он уже точно знал, что оставит Фила на трассе хотя бы на неделю. А сам это время уделит Наде в Москве.

От одной этой мысли сразу улучшилось настроение. Расхотелось думать даже о нефти. Перед глазами стояла Надя, немного бледная, с большими серо-синими глазами, точеным носиком и припухшими розовыми губками. «Господи, до чего же она хороша», — невольно подумал Хапоэль. Он повернул голову и посмотрел на торопливо убегающие за боковым стеклом деревья. Такого леса он еще не видел. Деревья утонули в мягком снегу почти по нижние ветки, темно-зеленая хвоя на них казалась распушенной и необыкновенно длинной. Одно дерево особенно привлекло его внимание. Оно было огромным, его большие разлапистые ветки были увешаны тяжелыми шишками. Машина уже проехала его, но Ставриниди, словно очнувшись, схватил шофера за плечо и повелительно крикнул:

— Стой! Стой, тебе говорю!

Шофер затормозил так резко, что Ставриниди едва не клюнул носом в переднее стекло.

— Что это за дерево? — спросил он, приоткрыв дверку и высунув голову наружу.

Шумейко обернулся и увидел кедр, с которого зимний ветер еще не успел сбить последние шишки.

— Кедр, что же еще? — пожал плечами Шумейко.

— Подождите здесь, я сейчас вернусь, — сказал Ставриниди.

Ему захотелось во что бы то ни стало сорвать ветку вместе с шишками и подарить Наде. Это будет настоящая память о Сибири. Подумав об этом, Ставриниди даже почувствовал горьковатый, чуть терпкий запах смолы, который ветка распространит по комнате.