Дмитрий Притула - Человек из очереди

Дальше так. Вот что рассказывала Анастасия Федоровна. Разглядывая мужа и одновременно соображая, а что же теперь с ним делать, она вдруг заметила, что ни с того ни с сего вдруг повеселела. То есть это даже и странно, даже и поверить никак невозможно, но Анастасия Федоровна вдруг сообразила, что без нее эта вот колобашка прожить не может.

И вот уж тут Анастасия Федоровна знала, что нужно делать, прямо сейчас, то есть не в дальнем будущем, не завтра, но именно что прямо сейчас. И она набрала воды, раздела небритую колобашку, взяла ее на руки и отнесла в ванну. Потому что после казенных домов человека перво-наперво нужно как следует отмыть.

И только потом, ближе к вечеру, готовить новогодний стол. Так что бой курантов она встретит не одна, но исключительно вдвоем, со своим законным мужем.

Нет, чего только люди не выделывают, когда начитаются газет и наслушаются радио.

Значит, так. Жила да была семья Паншиных. Старший брат Виталий Андреевич. Мужчина такой представительный, но без живота. Так это спину гордо держал — имеет право на всех чуть свысока поглядывать. А инженер-полковник. Правда, в отставке, но все одно инженер-полковник. Потому ходил гордо и на всех посматривал чуть свысока. Жена и двое детей. Это важно? Важно. Вот как их звали — это неважно, но что они были — это важно.

Далее — сестра Мария Андреевна, младше на три года. Сестренка младшая. Правда, ее так сложно — Мария Андреевна — никто не называл. Нет, коротко и ясно — Маня. У нее была дочь, тоже Мария. Ее все звали Машей. Значит, обе Марии, но мать — Маня, а дочь — Маша. Нормально. Маня работала на галошной фабрике, конвейер, пять лет до пенсии, а Маша три года вертелась зоотехником, но однажды почуяла в себе силу невероятную, и я могу не только животных лечить, но даже и людей.

То есть тут так. Вот у человека есть внутренняя оболочка и наружная оболочка. Вот если поражается внутренняя оболочка, то это будет сглаз, а если наружная — то это уже порча. А может, и наоборот. Не в этом дело, она же ученая, Маша, и ей лучше знать. Главное, своей энергией Маша эти оболочки исправляла. Она даже и диплом экстрасенса мирового класса раздобыла.

Да, а замужем не была, то есть всю энергию расходовала на людей. Да, ты свою энергию тратишь, она, конечно, из космоса, но подзаряжаться надо и земными способами — словом, Маша время от времени поклюкивала. Все понятно, для подзарядки это полезно, а для всего здоровья вредно, и это каждому известно. Однако не для себя живем, для людей, и иной раз приходится наносить ущерб собственному здоровью, что сделаю я для людей, сильнее грома крикнул Данко.

Значит, брат и сестра. Виталий Андреевич и Маня. А был у них когда-то средний брат Юра, его в семье звали Юшей, но десять лет назад он помер от туберкулеза. У него двое сыновей осталось. Как их звать, неизвестно. Да это и неважно. Главное, жизнь продолжается, вот отец помер, а сыны живут. А как их звать и чем они занимаются, это неважно. Да и неизвестно. Люди — и это в них главное.

Значит, брат и сестра. Но жива была и маманя. Восемьдесят два года, маленькая, худенькая, волосики что весенний одуванчик перед облетанием. Однако что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню. Нет, не так. Маманя помнила, что было именно с ней, но не сегодня или вчера, а исключительно в ранней молодости.

Да, тут важно, где именно люди жили. У Виталия Андреевича трехкомнатная в Фонареве, у Мани и Маши двухкомнатная в Губине, то есть брат и сестра жили в десяти километрах друг от друга. Две остановки на электричке. И маманя жила в Губине. Собственный большой дом, залив виден, пять комнат и с этим, с как его, с мезонином. Собственно говоря, родительский дом.

Да, но ведь что-то с памятью моей стало. Дом хоть и большой, но маманю одну в нем не оставишь. Ну ладно, летом в доме жила Маня и дети Юши — Виталий Андреевич жил на своей даче, десять соток, домик, сад. А зимой? Два года маманя жила то у дочери, то у сына. Так договорились — по очереди, нельзя же мамочку в беде бросать.

Да, но дочь брала маманю все с большим и большим скрипом, всякий раз жалуясь, что Маша недовольна, мол, из-за старухи у нее никак не налаживается личная жизнь.

В общем, так. Виталий Андреевич был не только старшим сыном, но именно главой семьи. И вообще он маманю любил. Даже и жаловался, что маманя из всех детей больше любила дочь, мол, без мужа и простая рабочая, дышит резиновой пылью, это для здоровья неполезно, а старший сын и так в жизни хорошо устроился, он, так получалось у Виталия Андреевича, и без ее любви нормально живет. Ну, так, не так, но у Виталия Андреевича получалось, что именно так. А он, значит, маманю любил. Сам признавался, как подумает, что Маня кричит на мать, а Маша попрекает бабульку куском хлеба, так капает на сахар валидол.

И однажды не выдержал — не фиг инфаркт зарабатывать, мне спокойнее будет, если мама станет постоянно жить у меня. Маня не упиралась, нет, она сразу согласилась.

Показал маманю соответствующим докторам, получил у них нужные справки, мол, маманя помаленьку в раннее девичество вплывает и пригляд за ней не только желателен, но и буквально необходим. Оформил опекунство и прописал маманю у себя.

Ну да! А дом? Не жирновато ли, ребята, по нынешним временам, что такой дом пустовал? Да, родительский дом, начало начал, ты в жизни моей какой-то причал, но дети разлетелись из гнезда, и гнездо без постоянной жизни развалится, и давайте его по-быстрому продавать. Ведь сейчас появилось навалом людей с капиталом.

Тебе половина и мне половина? Нет, Маня, Юшу обижать нельзя. Но ведь он умер. Да, он умер, но дети живы. Тебе треть, мне треть, им треть. Это и по справедливости и по закону.

Покупатели нашлись сразу, всё оформили законным порядком, денежки поделили, скарб из дома вынесли, новые люди скорехонько дом отремонтировали и вселились. Всё! Есть вопросы? Нет вопросов!

Есть вопросы! Они обязательно появятся, когда всё делят поровну. Нет, такого ни при каком раскладе быть не может, чтоб при дележе все были довольны. И Маня сразу возникла, почему детям Юши надо треть отдать, с каких это пор мертвенькому стало лучше, чем живому, нет, брат, надо треть поделить не между детьми Юши, а между всеми мамиными внуками. Тут все понятно, при таком раскладе и Маше кое-то перепадет.

Но Виталий Андреевич уперся, по закону именно так, как я предлагаю. В случае же очень противном дети Юши не дадут согласие на продажу дома. Конечно, Маня ведь на галошной фабрике работает, а не в юридической консультации, надуть ее проще простого, однако согласилась: все-таки треть лучше, чем ничего. И дом, значит, продали.

Ладно. Но тут новое дело. Где же, можно спросить, справедливость? Да, брат и сестра. Но у брата есть буквально всё — и дача, и машина, и пенсия хорошая, он еще и в ящике охраной командует, в доме тонны хрусталя, на стенах и на полу ковры, совершенно нет живого места, одни ковры, то есть брат, значит, всю жизнь что сыр в масле катался, а его сестра в это же самое время делала для страны резиновую обувь и дышала при этом исключительно вредной пылью. Так где же справедливость на свете? Да будь мама в ясном сознании, она бы по-другому деньги поделила. Она бы поделила по справедливости. И кто больше нуждается, тот больше и получил бы. Не говоря уж о том, что Маня — любимая дочка.