Петр Замойский - Повести

Вдруг, быстро размахнувшись и еще быстрее проговорив: «Господи, благослови», тяжелым кулаком ударил Гагару мой отец. Гагара рухнул на дорогу.

Все от восторга закричали: первый раз в жизни увидел народ, что такой набожный и тихий человек ввязался в драку. Да еще с кем! С Гагарой!

А Ванькин отец уже поднялся, подбежал к Николаю, сел на него верхом, схватил мерзлый комок земли и начал совать ему в рот.

— Н–на! Н–на! Подавись землей! Н–на, сволочь, хапуга!

— Еще, еще! — подстрекали Карпа.

— Иван, — кричали моему отцу, — и ты свою долю ему в хапало! Сожре–ет…

Гагара сбросил с себя Карпа, вскочил, выплюнул землю и побежал не оглядываясь. Он бежал и все отплевывался, а вслед ему неслись крики, свист, звон, и заслоны, и ведра.

Толпа забыла о ворах. И тогда мы предложили запереть воров в церковную сторожку, вызвать из волости милиционера, а там — дело суда…

Чуть свет в избу, запыхавшись, вбежала Мавра и отчаянным голосом завопила:

— Ку–уму–ушка–а, что я слыхала‑то, что слыхаала! Бают, в городе‑то, слышь, всех большевиков… что съехались… в острог упрятали!

Меня словно кто с кровати сбросил.

— Врешь?

— Света не видать! Кум Давыд, — он тоже мне кум, — только–только приехал из городу, он…

Не дослушав, я побежал к Давыду. Верно! Уже два дня, как посадили их. От Давыда — к Филе.

— И комиссар и земская управа арестовали конференцию большевиков.

На четырех подводах, захватив винтовки и гранаты, мы понеслись в город. Будь что будет, а тюрьму разобьем, выручим своих.

Село за селом, деревня за деревней, к ночи быть в городе. План очень прост: нагрянуть, схватить начальника тюрьмы, — пусть открывает тюрьму или душа вон. Не удастся, — гранату в земскую управу, гранату — в ворота тюрьмы.

В больших селах мы не останавливались. Слышали, что где‑то рыщут карательные отряды, поодиночке хватают большевиков, отправляют в город.

Небольшая деревня Субботинка. В ней дворов семь — десять. Рядом в саду — имение графа Шереметева. На берегу реки винокуренный завод. Тут, в имении, мы и решили подкормить лошадей. Но что это? На пригорке показались верховые. У матроса Романа бинокль.

— Дай‑ка посмотрю, — попросил я.

Вот они совсем близко. Кажется, они тоже видят нас.

— Кто? — спросил Филя.

— По нашу душу, друг. Отряд.

Верховых человек десять. У нас тоже не меньше, но нет смысла встречаться с ними. Мы въехали в име–ние. А в деревне среди улицы — толпа. Там возле какого‑то чана стоит народ, кто‑то с ружьями, женщины пляшут.

— Филипп, пойдем посмотрим. Ребята, лошадей отправьте домой, а сами спрячьтесь здесь. Мы пешком доберемся.

Деревенские, увидев нас с Филей, начали махать нам, а некоторые побежали навстречу, схватили под руки и чуть не силком потащили. Подвели нас к чану. Два солдата с ружьями сделали нам «на караул!». Что за чертовщина! Третий, здоровенный, рябой, тут же опустил в чан ковш и несет нам. Подает Филе, строго приказывает:

— Пей!

— Что это?

— Шпирт.

— Вот хорошо. Закуска есть?

— Хлеб и студень.

Филя выпил, дал мне.

— В честь чего же? — спросил Филя.

— Престол Казанской, — ответил виночерпий, — всех угощаем.

— Всех ли?

— По приказу народа.

— Хороший приказ. Вон к вам в деревню едут солдаты. Их тоже угостите?

— Беспременно, — ответил виночерпий.

— А вдруг это каратели?

Солдаты насторожились. Виночерпий заорал:

— Народ! Кличьте всех!

Медленно въезжал отряд в деревню. Впереди, в глубоких санках, кто‑то в тулупе. Народ пошел навстречу, окружил верховых. За санками на хороших лошадях двое: воинский и начальник милиции. Куда они едут? Не в наше ли село для расследования убийства Климова? Хорошо, что ни меня, ни Филиппа они в лицо не знают.

Когда санки поровнялись с чаном, два солдата с винтовками преградили им дорогу.

— Что такое? — откинул воротник тулупа ехавший в санях.

Это был уездный комиссар Временного правительства, он же уполномоченный по выборам в Учредительное собрание, помещик Герман Шторх. Тщедушный, с голубыми глазами немец. Увидев народ и чан, он заинтересовался.

— Подойдите сюда, — строго прищурив глаза, позвал он солдата с ковшом. — Это что у вас? — указал на чан.

— Шпирт, господин комиссар, — быстро ответил Еиночерпий.

— Ах, спирт!

И комиссар приподнялся. Мужики и бабы охотно помогли ему выбраться из санок. С трудом передвигаясь в тяжелом тулупе, он подошел к чану.

— Тэ–эк, — протянул он. — С чьего завода?

— Графа Шереметева, господин комиссар.

— Тэ–эк, — и глянул в чан. — Чистый?

— Сырр–рец! — твердо ответил солдат и, зачерпнув из чана, подал комиссару ковш. — Пей!

— Вы с ума сошли? — отшатнулся комиссар. — М ы едем бороться против этого.

— Бороться надо, господин комиссар. Пей!

— Нет! — отмахнулся Шторх и отошел.

Солдат в нерешительности оглянулся. Вон какое дело‑то! Это не простой мужик. Все же решился:

— До трех раз прошу, господин комиссар!

Подошел начальник милиции.

— У вас что, праздник?

— Пятый день престол Казанской, ваше благородие.

— Благородия отменены, гражданин. А комиссар, верно, не пьет. За него я.

— Слушаюсь, — обрадовался солдат и поднес ковш начальнику милиции, — до дна!

— Такую посудину? — удивился он.

Солдат строго посмотрел на мужиков. Они насторожились и уставились на начальника милиции. Тот взял кусок густо посоленного хлеба, глубоко вздохнул.

— С праздником, граждане.

— На здоровье, — ответили ему.

Мужики молча следили за тем, как пьет началь–ник. А когда он показал им пустой ковш, захлопали в ладоши, крикнули «ура».

Покраснев от натуги, начальник еле перевел дух и начал закусывать.

Теперь внимание всех обратилось на воинского. Тот решительно отказался. Бабы и мужики обступили его, принялись уговаривать, упрекать, даже грозить.

— Эй, Максимыч! — крикнул ему начальник милиции, — пей! Все равно — ни нам, ни вам!

— Правильно, — подхватили мужики.

— Но у меня команда, — сослался воинский.

— Ничего…

Отряд верховых солдат стоял возле мазанки. Около отряда ребятишки, бабы, девки. Лошади били копытами мерзлую землю. Солдаты тоже порядком промерзли.

— Есть у вас большевики? — выпив полковшика, спросил воинский.

Пьяный мужик, оглянувшись, удивленно воскликнул:

— Да вся деревня, мать родная, большаки!

— То есть, как вся деревня?

Другой его поддержал:

— Наша деревня дружная. Ср–разу и… и… нет графа.

Я подошел к виночерпию, кивнул на отряд.

— Надо бы тех угостить. Продрогли.

— Бабы, — заорал солдат, — ведро!

Бабы принесли не одно, а два. Солдат налил в них десять страшных ковшей.

— Даша, Катя, угощайте служивых.

Бабы понесли спирт. Воинский посмотрел им вслед, хотел что‑то сказать, но… махнул рукой.