Петр Замойский - Повести

— Пойдем к дяде Денису, — предложил Павлушка. — Поглядим у них свадьбу.

Денис жил рядом с Гагарой. По улице ходили не только ребятишки, которых, как и нас, не сажали с гостями за стол, но разгуливали и подвыпившие взрослые. Покачиваясь, они громко кричали, кое‑кто затягивал песню. Видно, скоро кончится угощение, и тогда весь народ высыплет на улицу. Тут пойдет веселье.

Идет гурьба девок. В будущем году они тоже будут невестами. Сейчас пока они одни; парни, их будущие мужья, поодаль. Девки нарядные, грызут семечки, без толку смеются; парни — выпивши и болтают много, не слушая друг друга. Мы обошли их сторонкой. Вон изба’дяди Харитона. У его двора — три подводы. Тоже гости. Кто‑то стоит в дверях.

— Костя‑то Жила теперь тоже небось на свадьбе, — говорит Павлушка про сына Орефия. — Соседи они.

Идти нам мимо огромной избы Г агары. Она с большим палисадником. Налево тройная мазанка под одну крышу. Возле ворот, выходящих в переулок, несколько телег, к одной с двух сторон привязаны оседланные лошади.

— У Г агары стражники в гостях, — промолвил Павлушка.

— Вон твой тесть‑то с кем знается.

— А ну их ко псу! — рассердился Павлушка.

На широком крыльце Гагары стоит сноха Екатерина. Семка, ее муж, в солдатах. Сноха нарядная, раскрасневшаяся. Пышной грудью легла на перила крыльца. Видимо, была слегка выпивши. Белесые волосы ее чуть приспустились из‑под платка. Мы прошли мимо. Она глянула на нас так, как глянула бы на чужих овец. Павлушка ушел вперед подсматривать в окно избы Дениса. Вдруг сзади послышался легкий вскрик. Невольно обернувшись, я замер. На крыльце стоял стражник, тот самый, что отнимал у Агашки одеяло. Не обращая на меня внимания или не видя меня, он обнял Екатерину, прижал ее в угол крыльца и пытался поцеловать. Она увертывалась от него, шептала: «Увидят, увидят», — но он своими сильными ручищами уже запрокинул ей голову и так крепко несколько раз поцеловал, что на висках у него вздулись жилы.

— Ух, ну тебя! — не особенно противясь, оттолкнула она его и, поправив платок, неторопливо направилась в сени.

Стражник, передохнув, тоже лег грудью на перила. Лицо у него довольное. Как приколдованный, я смотрел на него и не мог сойти с места. Стражник заметил меня, уставился прищуренными глазами и, нехорошо усмехнувшись, спросил:

— Ты чей?

— Из этого села.

— Что ты такой оборванный?

— А где пастухи нарядные ходят? — осмелился и я.

— Ты — пастух?

— Подпасок.

— Чего же не пасешь?

— Надоело.

— А тут чего стоишь?

— Стоять нельзя?

— Нельзя, нельзя. Иди!

— Поглядеть пришел.

— Чего поглядеть?

Хотел сказать, что свадьбу у дяди Дениса, но, и сам не знаю, как, — озорное чувство, то самое, что заставило меня в лесу хлестнуть лошадь объездчика, почти поотив моей воли, обуяло меня.

— Поглядеть, как вы с чужой бабой целуетесь!

У стражника глаза на лоб полезли.

— Что? — он встал во весь рост.

Но меня только и видели. Я пробежал мимо избы Дениса, завернул за угол в ворота. Следом бежал Павлушка.

— Ты куда?

— Стражник избить хотел, — соврал я.

— За что?

— Ни за что.

— Ты, может, дразнил его?

— Было маненько.

— Кулак ему показал?

— Кулак‑то он показал мне, а я ему — пятки.

— Пойдем поглядим — ушел или стоит?

Павлушка пошел впереди, я — сзади. Нас заметил кто‑то из окна Денисовой избы.

— Кто тут? — окликнул звонкий голос.

Это Орефий Жила. Он вышел на крыльцо. Лицо его, поросшее небольшой бородкой, было красно.

— Стражник гоняет за нами, — не поднимаюсь, прошептал я и указал на Гагарино крыльцо. — Избить хочет.

Орефий посмотрел в ту сторону. Верно, — обернувшись к нам спиной, там стоял стражник.

— О–о-о! — вырвалось у Орефия.

Он, видимо, совсем не ожидал встретить так близко чудовище, которое отобрало у него за подати телку.

— Вот тебе та–ак, — помедлив, добавил Орефий и переступил с ноги на ногу. Некоторое время он молчал, затем, кашлянув, произнес громко:

— С праздником вас, ваше степенство.

— А? Что? — обернулся стражник.

Мы с Павлушкой так и упали па крыльцо.

— Это я, Орефий.

— Что такое?

— Говорю, с праздничком вроде, с престольным, — повторил суетливый Жила.

— А–а, да, да, с праздником!

— Прохлаждаетесь вроде?

— А? Что?

— Та–ак. Денек‑то гож. Солнышко вроде, и паутина летит.

— Летит, а что?

— Гусь тоже вроде на юг летит.

— И гусь. А что?

— Всяка вроде тварь дышит.

— Дышит. Тебе‑то что?

— Ия, Орефий, вроде, как тварь, дышу. Шабер я Денису, на свадьбе вот гуляю.

— Гуляй, гуляй! — и стражник отвернулся.

Орефий залез пятерней в волосы, взъерошил их и промолвил тихо:

— Ишь, говорить не хочет.

Мы с Павлушкой нырнули в сени. Из избы слышались настойчивые крики: «Горько, горько!» Потом тишина — молодые целуются. Снова крик, визг.

Стражник сплюнул и собрался было уходить. Орефий, заметив это, крутнул головой.

— Ваше степенство…

— Что такое? — остановился стражник.

Орефий быстро сошел с крыльца, ухватился за столб.

— Можно два слова молвить?

— Говори.

— Вроде спросить хочу: телочка моя за какую цену пошла?

Стражник в недоумении посмотрел на него.

— Аль забыл? Телочка? Субботкой звали? Шустрая она, пестрая.

— Пьян ты и говоришь зря.

— Как зря? Ужель ее запамятовал? За податя–тб отобрали?

— Не знаю я твоей телки.

— Совсем беда, какая у людей память. Вы ведь её сами увели и к телеге привязали.

Стражник нахмурил брови.

— Ты к чему, рыжая борода, разговор завел?

— К чему? — встрепенулся Орефий и подошел ближе. Во всей его незавидной фигуре чувствовалась решимость. — А ж тому, что неловко получилось. Нехорошо вроде, ваше степенство. Народ у нас смирный, год недородный, а вы вроде обидчиков. Как вроде коршуны над цыплятами. Слез через вас сколько.

— Ты что, спьяну в волость захотел? — без злобы спросил стражник. — Отправлю.

Орефий будто того и ждал. Он подбежал к самому крыльцу.

— Меня? В волость? В чижо–овку–у! — всплеснул он руками. — Как у тебя, ваше степенство, язык повернулся на престольный праздник? Ты думаешь, раз на тебе мундир, и вроде в нем сила? Сила в мужиках! — оглянулся Орефий.

— Уйди от греха! — сказал стражник. — Гуляй па свадьбе.

— Телку отдашь? Пятнадцать пудов ржи выгребли, отсыплешь? Эх, вы–ы, грабители! Стыдно вам! Вроде сами из мужиков, а своего брата грабите!

— Кто грабит? — побагровел стражник. — Ах, ты, сволочь! Кто грабит?

— Все вы и ты вот, жеребец стоялый. Отлопался на казенных харчах. Небось, и у Гагары хлебнул на чужбинку. Работать вас заставить! Твоей шее самый большой хомут впору. У Плюшкиной девки одеяло спер. Мало она тебе морду поцарапала, глаза бы…

Он не успел договорить. Вгорячах не заметил, как стражник, перегнувшись, со всей силой ударил его ножнами. Орефий упал в кучу пепла. Быстро вскочил и пошел на стражника, вопрошая: