Наталья Парыгина - Что сердцу дорого

— А, брось. Не люблю, когда из пустяка подвиг выдумывают, — раздраженно заметила Соня.

Они шли некоторое время молча. Вадим с беспокойством поглядывал Соне в лицо. Рассердилась, что ли? Вроде бы ничего худого не сказал. Или не на него, на жизнь обижена? «Моя роль маленькая…»

— Вадим, этот Аркадий… Он работает?

— Аркадий? А что тебе до него?

Соня вздернула плечики.

— Ничего, просто так. Спросить нельзя?

— Спросить все можно, — сухо отозвался Вадим. — Не работает пока. Контролером был на заводе.

И снова молчание. Идут рядом, под руку, а — чужие друг другу. Скорее бы уж дойти. Не удался вечер. И только ли вечер?

Соня чувствует, что причинила Вадиму боль. Но ей не жаль его. Ей самой грустно. Без причины. Все по-прежнему, даже лучше прежнего, теперь у нее есть Вадим, любит ее, она же видит… А радости в сердце нет. Зачем такая любовь, если в сердце нет радости?

— Ты что-то еще хотела рассказать, Соня, — напоминает Вадим, пытаясь рассеять тягостную напряженность.

— Нет, ничего, Вадим.

Ей просто не хочется. На самом деле она могла бы рассказать много интересного. Хотя бы о том, как Петр Антонович изобрел пресс. Прибегал к модельщицам с чертежами, советовался, как лучше сделать. Потом вдвоем с Костей Жарковым сами изготовили все детали. А пресс не пошел. Отпрессовали первую модель — плохо. С трещинами вышла, с пузырями. Вторую — то же. Петр Антонович совсем поник, Минаев чертыхается. Один Бережков спокоен. Достанет очки, протрет, опять смотрит. И вдруг протянул руку Петру Антоновичу: «Поздравляю от души. Неплохая конструкция». Старик за насмешку принял, обиделся. А Бережков свое: «Надо изменить температуру модельной пасты. Отрегулировать состав. Попытаемся дать немножко больше стеарину». И оказался прав. Модельщицам так понравился пресс, что потребовали сделать еще один. Надо рассказать об этом Вадиму. Не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

Да, интересно быть инженером. Видишь больше других. Может, зря я бросила школу? Теперь завидую Вере Андреевой. И Бережкову. Вот кто, действительно, много сделал для цеха. Особенно с этим паровым шкафом. Целые горы испорченной модельной пасты лежали во дворе. Горячим воздухом вытапливали — выгорала, водой — тоже портилась, жесткая вода. А Бережков сделал паровой шкаф. Тоже не сразу получилось: от утечки пара — весь цех, как в тумане, люди друг друга не видели. Сколько раз переделывать пришлось. Зато с тех пор цех стал выполнять программу. Сейчас, правда, опять не справляется. Теснота. Хоть бы уж скорее строили новый цех. Сам министр обещал приехать.

— У вас горит свет. Тетя ждет тебя, — прервал Вадим Сонины размышления.

— Не обязательно меня. Может, ее милый гость еще не ушел. Ты знаешь, что на заводе министра ждут?

— Про министра я знаю, — угрюмовато проговорил Вадим. — Я другого не знаю…

Соня поняла, не дала ему закончить.

— Ладно, Вадим. Не надо об этом. Не торопи меня. Я еще, правда, не разобралась в своих чувствах. Ты подожди. Немного подожди…

Министр приехал не вовремя. Да когда ж начальство приезжает вовремя? Минаев бестолково носился по цеху, и полы его расстегнутого пиджака метались, как крылья испуганной птицы.

— Петр Антонович, что же это такое, в конце концов! — кричал Минаев, обнаружив у литейщиков беспорядки, которых прежде никогда не замечал. Он ткнул дрожащей рукой в кучу металлического лома, предназначавшегося для переплавки, и распалился еще больше:

— Здесь и пройти невозможно! Не шагать же министру по ржавым железкам!

— А ты скажи, чтобы он обратно уехал, если это тебя так волнует, — не отрывая взгляда от щита с приборами, отозвался Нилов.

— Шуточки шутите! — возмутился Минаев. — Не время! Приведи лучше в порядок свою резиденцию.

— А где ты видишь беспорядок? — нехотя повернулся к Минаеву Нилов.

— Да ведь это черт знает что! — Минаев пнул ногой какую-то железину, та со звоном покатилась в сторону.

— Знаешь что, Иван Васильевич, — с трудом сдерживая себя, сказал Нилов, — некогда мне заниматься этими пустяками.

— Да ведь министр!

— Ты прошел — пройдет и министр. Не споткнется.

— Я не требую, чтобы ты лично наводил порядок! — настаивал Минаев. — Можно же кого-то заставить.

— Некого мне заставлять. Карасик на работу не вышел — заливать не знаю, кто будет.

— Что с ним?

— Разве у него узнаешь? — отозвался Андрей. — Лежит, молчит — и все тут.

— Так надо же вызвать кого-то, — обеспокоенно проговорил Минаев.

— Может, обойдется… Егоров! — окликнул мастер.

Вадим, вместе с Андреем и Зуевым вынимавший из печи опоки, неторопливо положил клещи, подошел.

— Будешь сегодня заливать формы.

Вадим недоверчиво взглянул на мастера.

— Парень серьезный, дело у него пойдет, — ободрил Петр Антонович.

— Ну, ладно, смотрите, — неопределенно проговорил Минаев и ушел.

Нилов, взяв Вадима за локоть, подошел к печи.

Нилов с виду казался спокоен, словно ему и дела не было до министра. Пытливо посмотрел на Вадима, неторопливо заговорил:

— Ты только вот что, Егоров, не торопись. Рукоятку ковша держи уверенно, а жару не бойся — не сгоришь. С ковшом шагай твердо, осторожно. Лей помаленьку. В бутылку льешь, и то нельзя давать струю больше, чем горлышко примет, — мимо потечет; ну, и здесь то же. А где и брызнет маленько, в случае перельешь, ничего, на первый раз извинительно.

Голос Петра Антоновича звучал доброжелательно и ободряюще, но Вадим боялся, что не сумеет справиться с новым, непривычным и сложным делом. И в то же время чувствовал, что должен справиться.

Между тем Зуев уже подготовил металл к разливке, в последний раз снял черпаком светло-оранжевый шлак, ввел присадки. Андрей и Вадим достали из прокалочной печи нагретые ковши. Зуев обвел сосредоточенным взглядом стоявшие в ряд опоки, чистую площадку перед ними, заливщиков с ковшами в руках и нажал кнопку подъемного механизма. Печь начала медленно крениться. Андрей подставил свой ковш и ждал. Вадим стоял чуть в стороне, напряженно сжимая рукоятку. Наконец Андрей отошел, и Вадим шагнул к печи.

— Не торопись, — снова предупредил мастер.

Усилием воли Вадим подавил волнение. Алая струя плавно текла из печи, и Вадим чувствовал, как тяжелеет в руках ковш. Все. Струя оборвалась. Вадим пошел к опокам, подгибая в коленках ноги. Кажется, он очень медленно наклонял ковш — струи все не было. Ага, вот. Сталь брызнула, и Вадим, вздрогнув, выровнял ковш, но тут же вновь накренил, и сталь спокойно пошла в горловину, заполняя форму.

— Есть у тебя сноровка, есть, — одобрительно сказал мастер, когда заливка была окончена.