Наталья Парыгина - Отдых у моря

— Люся!

— Что — Люся? Что — Люся? Скажи, разве это неправда, что ты меня ненавидишь? Да, именно ненавидишь! Как ты на меня вчера посмотрел? Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я все понимаю! Ты всегда меня ненавидел, только раньше скрывал, а теперь не хочешь или не можешь скрывать.

— Дура! — крикнул Костя. — Идиотка!

Люсина кровать заскрипела так пронзительно, что за этим скрипом на миг пропал шум дождя и шторма.

Люся села, спустив с кровати ноги.

— Да, да! — со злорадным удовлетворением подхватила она. — Ты всегда считал меня дурой и идиоткой. Ты еще в институте помогал мне делать курсовые проекты, потому что считал меня идиоткой. Думал, что я сама не справлюсь.

— Ах, так! — оскорбленно воскликнул Костя. — Ты даже за это меня упрекаешь? За то, что я ночами слепнул над твоими чертежами?

Семейный скандал достиг высокого, штормового балла. Костя почувствовал, что лежачее положение сковывает его, мешает с полной энергией давать отпор этой отвратительной женщине, и тоже вскочил, причем кровать его не заскрипела, а завизжала, как собака, которой наступили на хвост.

— Ты и сейчас считаешь меня идиоткой, — продолжала Люся, стараясь перекрыть шум дождя и моря. — Ты думаешь, я не заметила, как ты пялился на пляже на эту длинноногую выдру?

— На… какую выдру? — опешив от неожиданности, осведомился Костя.

— На какую! Он не знает, на какую! В красном цветастом купальнике, с рыжими волосами. Вот на какую!

Обвинение было настолько нелепым, что Костя даже не обиделся и попытался все перевести в шутку.

— Никогда не видел купальников с волосами, ни с рыжими, ни с какими, — сказал он.

Сверкнула молния. Громыхнул гром. Буйство стихий как будто воодушевило Люсю.

— Не прикидывайся! — крикнула она, окончательно вскочив с кровати и подбегая к Косте.

Разгневанный Люсин голос никак не соответствовал ее коротенькой фигуре в широкой ночной сорочке, но Люся и Костя не были настроены на юмор, а других зрителей не было: Николка как-то умудрялся спать.

— Не прикидывайся! Я все, все знаю! Тебе еще Славка Голубцов не советовал на мне жениться, потому что я маленького роста. Нинка Потехина мне передавала.

— Но ведь я все-таки женился! — попытался оправдаться Костя.

— Да, ты женился, а сам все время раскаиваешься. Если бы не Колька, ты давно бы от меня ушел, выбрал бы себе какую-нибудь жердь. Николку любишь, а меня не любишь! А я больше так не хочу жить. Можешь уходить. Можешь даже не платить алименты. Обойдусь. Другие не считают меня дурой и идиоткой, как ты.

— Потому что они не знают тебя так близко, как я, — выйдя из терпения, рубанул Костя.

— Ах, вот как! — особенно зловеще сказала Люся и отступила шага на два назад, словно была больше не в состоянии так близко находиться возле этого страшного злодея. — После этого между нами все кончено. Все! Этого я тебе никогда не прощу. Никог-да! Как только вернемся, — ищи себе другую квартиру.

— И найду! — пригрозил Костя. — Хорошо, что мы приехали на этот проклятый курорт, а то бы я так и не узнал твой мерзкий характер.

— У тебя зато не мерзкий! — выкрикнула Люся.

— Дурак я, что не утопился в море, — сказал Костя.

— Еще не поздно, — утешила Люся.

— И утоплюсь! — пообещал Костя.

Люся, зарыдав, упала на кровать.

Сверкнула молния. Ударил гром. Дождь наддал с новой силой.

Он лил всю ночь напролет. Серый рассвет едва пробился сквозь небесный водопад. Гром утром уже не гремел, но дождь не стихал ни на минуту. Казалось, он никогда не перестанет. Может, это уже начался второй всемирный потоп, о котором когда-то говорила Люсе бабушка?

Скорчившись под двумя тощими покрывалами, Люся смотрела на сползавшие по стеклу дождевые струи и мучилась угрызениями совести. Конечно, Костя дрянной человек, это теперь совершенно ясно, но все-таки как он пойдет за билетами под проливным дождем без плаща? А все из-за нее. Зачем ей были нужны эти яблоки? В Москве всегда есть яблоки.

Три плаща. У Кости серый, у нее и у Николки черные. Не ахти какие элегантные, но совершенно непромокаемые, совершенно! У кого есть такой плащ, тот чувствует себя племянником короля в любую погоду. И Костя сейчас мог бы спокойно, не горбясь, не боясь простудиться, идти за билетами. Она бы даже сама могла пойти за билетами.

Сама? А в самом деле… Да, так она и сделает. Пусть Костя остается с Николкой в сухой квартире, а она отправится за билетами сама. Она виновата, она и будет отдуваться за свой промах. Пусть она промокнет, заболеет, умрет — это неважно. Зато Костя не сможет ее упрекнуть за промокший пиджак. Его пиджак останется сухим.

Приняв это мужественное решение, Люся отбросила оба одеяла и стала выбираться из продавленной кровати, которая, разумеется, отчаянно заскрипела. Спал, нет ли Костя, но музыка кровати заставила его открыть глаза. Он увидел, что Люся поспешно одевается и услышал, что за окном с неиссякаемым изобилием хлещет дождь. Костя хотел спросить, сколько времени, но вспомнил о ночной ссоре и не спросил. Он встал, взял со столика часы и посмотрел. Было половина седьмого.

Собственно, спешить было некуда, поскольку у Кости тридцать восьмая очередь. Если даже кассир приедет ровно в семь, его очередь подойдет не раньше девяти. Возможно, и дождь к этому времени перестанет или хотя бы немножко ослабеет. Так что можно до девяти лежать.

Люся надела юбку и две кофты, одна на одну, и теперь, стоя перед зеркалом, причесывалась. Костя был заинтригован. Куда это она собирается? В кафе? Черт с ним, с кафе, в такую погоду. Есть хлеб, есть кусок шпига, вполне можно обойтись.

Когда Люся открыла чемодан и стала отсчитывать деньги — много денег, явно не на завтрак, Костя не выдержал.

— Куда ты собралась? — спросил он с наивозможнейшей холодностью.

— Иду за билетами, — таким же тоном отозвалась Люся.

— Ты?

— Да, я.

— Тебя же нет в списке! — злорадно проговорил Костя, разгадав эволюцию Люсиных душевных переживаний, которые привели ее к такому решению.

Люся взглянула на Костю с такой растерянностью и беспомощностью, что к его сердцу против воли прихлынула жалостная волна. При других обстоятельствах он непременно принялся бы утешать и успокаивать Люсю. Да, раньше он был таким слюнтяем, что ласкал и успокаивал жену даже когда она бывала виновата. А, мало ли что было раньше! Жизнь есть жизнь, с годами человек становится мудрее.

— Но разве мне нельзя в твою очередь? — спросила Люся.

— Нельзя. Сегодня будут пропускать по паспортам.

Люся села на табурет и опустила руки. Она, бедняжка, всегда вот так, если у нее неприятность, сядет, опустит руки, сгорбится, такая маленькая, родная Люська. «Ладно, Люсенька, не волнуйся…» Костя чуть не произнес эти слова вслух, но успел все-таки осадить себя.