Наталья Парыгина - Один неверный шаг

Через неделю после этого бывшего технолога Королева назначили начальником литейного цеха, а бывшего начальника цеха Авдонина сделали его заместителем.

Алая струя металла упруго течет в ковш. Пономарев, спрятав глаза за синими очками, стоит рядом, алые отблески играют на его смуглом лице. Все. Довольно. Поворотом рычага заливщик обрывает поток металла, и тотчас мост крана торопливо катится по рельсам к вагранке и стальные петли опускаются вниз. Пономарев и другой заливщик, его напарник, надевают эти петли на оси ковша, и ковш поднимается с тележки и на своем воздушном извозчике спешит, сияя заревом, к форме, а внизу идут следом за ковшом заливщики.

Палящее зарево поднимается над заливочным ковшом, освещает весь цех, играет алыми отблесками на лицах людей. Тяжело вздрагивает в конце чугун. Но Пономарев спокойно поворачивает укрепленный сбоку ковша штурвал, и пышущий жаром ковш кренится, кренится — и вдруг огневая струя падает вниз, шипит, и веером летят вверх сверкающие искры.

Но ничто уже не остановит ровный поток металла. Можешь шипеть. Можешь плеваться искрами. А все-таки будешь литься туда, куда тебе прикажет человек, и растечешься там, в темной форме, по нужным каналам, и застынешь, и будешь служить людям, которые тебя сотворили и тобой управляют. Не горячись, чудак. У каждой капли и у каждой пылинки, у всего на свете должно быть свое место и своя служба. Твое место — здесь. Вот и все. Заполнена форма. Ковш покорно становится в прежнее прямое положение. Сейчас его повезут к вагранке, и новая порция чугуна жаркой струей хлынет в его утробу.

А залитая опока пылает и дымится, словно дом, охваченный пожаром. Высокие шипящие факелы синевато-красного пламени полыхают над выпорами-отверстиями, которые специально оставлены для выхода горящих газов. Огонь неровными языками выбивается с боков, дымится над опокой. Металл отдает теперь огонь, в котором он плавился. И снова гудит кран, и подхватывает опоку, и так, с огнем и дымом, тащит ее на конвейер.

Можно часами стоять и смотреть на беспрерывный, как будто совсем простой и в то же время такой сложный процесс рождения отливки. Но Королев не часы — годы провел в литейном цехе, он не видит тут никакой романтики, он обегает наметанным взглядом пролеты цеха, выискивая, нет ли каких отклонений от технологии и неполадок. Нет, все нормально, все четко, и начальник цеха вдруг чувствует себя лишним в этом напряженном производственном кипенье, и ему уже хочется поскорее вернуться в кабинет.

В такие минуты Королев всегда вспоминает, как много он сделал, чтобы преобразить цех. Разве можно сравнить то, что есть, с тем, что он принял от Авдонина три года назад? Григорий Григорьевич ничего не хотел знать, кроме программы. Цех был захламленный, низкий, душный. Сушильные печи иногда создавали такую загазованность, что приходилось прекращать работу и покидать цех. Никто не заботился о том, чтобы убрать рабочее место, только перед большими праздниками устраивали авралы.

Теперь начали говорить о производственной эстетике. А он борется за нее уже давно, настойчиво борется и успешно. Кстати, надо опять поговорить сегодня на эту тему, посмотреть, что там Юрка намалевал.

Но ведь он зачем-то спустился в цех, с какой-то определенной целью. А, Малахов! Где он тут?

Цех хорошо просматривается из конца в конец, и Сергей Александрович скользит взглядом по мужским фигурам. Михеича нигде не видно. Зато торопливо семенит заметивший начальника цеха Храпов.

— Сергей Александрович, вы кого-то ищете?

— Малахова не видели?

— Малахов пошел домой, я как раз у выхода с ним встретился. Он же во вторую смену.

— Да, я знаю. Как идет работа?

— По-ударному, — говорит Храпов, заглядывая в глаза начальнику цеха и ожидая улыбки.

Начальник не улыбается. Тогда и Храпов становится серьезным.

— Обрубные решетки надо бы ставить на ремонт, — говорит он.

— Пойдем, посмотрим.

Они идут через весь цех в обрубное отделение.

Тут стоит страшный грохот. Отливки прыгают на обрубных решетках, чтобы от их стенок отлетела пригоревшая формовочная смесь. Невозможно говорить — ничего не слышно. Обрубщики затыкают уши ватой, чтобы не оглохнуть.

Сергей Александрович велит Храпову позвать механика. Втроем они осматривают решетки. Да, надо заменять.

— Ладно, отремонтируем вагранку — возьмемся за решетки, — решает начальник цеха. — А сегодня надо будет поговорить об эстетике. В два часа соберемся у меня в кабинете.

У Малахова, когда он пришел домой, самовар кипел на столе и тарелка свежих калачиков стояла на белой скатерти — такие вкусные калачики умела Фрося стряпать на простокваше. И сегодня решила мужа с сыном побаловать. Парнишка, правда, пока в школе, придет — поест, да вдвоем-то оно и лучше чайку попить: поговорить можно по душам.

Но Петр Михеич пришел что-то хмурый. Фуражку на табуретку бросил, нет чтобы на гвоздик повесить, бумажку какую-то из кармана вынул, смял, подошел к газовой плите и досадливо крякнул. Тьфу тебе! В этой благоустроенной квартире и бумажку негде сжечь. Размахнулся и швырнул в мусорное ведро.

— Не одобрили? — спросила Фрося, смекнув, в чем дело.

— Одобрил, — ворчливо отозвался Михеич, глядя в сторону. — Самолично начальник цеха мой чертеж на другую бумажку перерисовал и выгоду высчитал, да только, говорит, тебе самому это дело до ума довести не под силу. Вроде, нам вдвоем с ним только под силу. За дурака принимает.

— А принимает, так ты и прикинься дураком, — посоветовала Фрося.

— Я прикинулся. Я встал да ушел.

— Ох, Петя, — сказала жена с глубоким утробным выдохом. — Ох, Петя, умная есть старая пословица: с богатым не судись, с сильным не борись.

— То старая пословица, для нашего времени она не годится. Какие теперь богатые? А с сильными кабы мы не боролись, испугались бы Гитлера — ну и где бы ты теперь была? Глупая твоя пословица.

— Ладно, пускай глупая. Есть новая пословица: с начальством ссориться — все равно, что в потолок плевать.

— Это я слыхал.

— Вот то-то. А разве только слыхал? Разве ты на своей шкуре не испытал? Помнишь, когда с войны приехал, мастера не угостил, он тебе: «Угости с получки», а ты не угостил. Как он тебе невыгодную работу все время давал. Другие по полторы тыщи зарабатывали, а ты одной не выгонял. На сто угощений тех денег хватило бы, какими он тебя обделил.

— Тогда другие порядки были. Где он теперь, тот мастер? Нет его. Сперва самого в рабочие перевели, а там и вовсе с завода уволили. «Мастер!..» Вспомнила!

— Ладно, того уволили. А другие не такие?

— Не такие! — твердо проговорил Михеич. — У нас теперь такого дела не допускается, чтобы взятка — через пол-литру или как, — все равно не допускается.