Наталья Парыгина - Один неверный шаг

— Нашел? Возьми кнопки.

Держа в одной руке бумажную трубку, а в другой — кнопки, Юрка прицеливающимся взглядом обшаривал стены, соображая, где бы ему разместить свое творчество.

— На дверь приколи, — посоветовал Храпов.

— Правильно, — одобрил Сергей Александрович. — Давай на дверь. Да спусти там собачку, чтоб никто не вошел.

Юрка спустил на замке защелочку и стал прикалывать кнопками к дощатой двери пестро раскрашенные эскизы. Механик и Храпов стали ему помогать, так что наглядность была размещена моментально. Юрка взял специально на этот случай припасенную оструганную палочку и остановился возле чертежей с видом профессора, готового начать лекцию.

Вид у Юрки был далеко не профессорский. Черный комбинезон, в который он облачался перед работой, лоснился от смазки, и какие-то белые пятна на нем обозначились, на локтях топорщились бархатные заплатки (и где только бабушка отыскала бархатный лоскуток!), а на левой коленке штанина слегка порвалась, и сквозь нее проглядывала загорелая кожа со свежей царапиной. Под носом у Юрки пролегла черная полоса, накрывшая чуть пробивающиеся усики и протянувшаяся слегка на щеку: наверное, Юрка прямо в рукавице вытер над верхней губой пот, у него всегда от жары или от усердной работы потело в первую очередь над верхней губой.

— Так вот, — сказал начальник цеха, перебив у Юрки инициативу. — Собрались мы, чтобы поговорить насчет эстетики. Важнее эстетики сейчас ничего нет.

— Как же, — буркнул Авдонин в своем углу, — эстетика сама тебе будет программу делать.

— Что? — резко спросил Королев.

Сергей Александрович не расслышал, что сказал заместитель, но по улыбкам, которые совсем не к месту появились вдруг на некоторых лицах, заподозрил в реплике ехидство. У него было скверное настроение и к тому же он терпеть не мог, когда кто-нибудь его перебивал, хотя сам не считал грехом перебить говорившего.

— Что вы сказали, Григорий Григорьевич? — настойчиво повторил начальник цеха, видя, что Авдонин не спешит отозваться на вопрос.

— Я говорю — правильно, самое важное и есть эта самая эстетика, которая на двери висит.

— А что? — вскинулся Юрка. — Плохо, если в цехе будет чисто и нарядно?

— Пора нам жить по-новому, — продолжал Сергей Александрович, стараясь скрыть досаду на Авдонина. Хоть бы скорее уж уходил на пенсию, совсем отстал от жизни. — Вот, давайте решать, в какой цвет окрасим стены. Думаем начать с механического участка. Белозеров подготовил эскизы. Юра, расскажи.

— Я предлагаю стены выкрасить в салатный цвет, — заговорил Юрка, водя своей указкой по салатным на эскизе стенам, — колонны — в желтый, шкафчики — в синий.

— Это что же, все под масляную краску? — поинтересовался механик.

— Нет, под масляную дорого. Мелом побелим. Добавим цветного порошку и побелим, — пояснил Сергей Александрович.

— Тогда панели надо сделать, — сказал механик.

— Панели устарели, — возразил начальник цеха. — Нигде сейчас панели не делают.

— Ну так этот мел через два дня будет у нас на комбинезонах, — сказал механик.

— Стены и белить ни к чему, прямо выбелить комбинезоны, — поддержал механика мастер с формовки.

— Я прошу отнестись серьезно, — холодно перебил шутника Сергей Александрович.

Он не признавал в рабочее время шуток и улыбок. Раз решается серьезный вопрос (а в этом кабинете не может быть несерьезных), то и подходить к этому вопросу надо с полной ответственностью, без каких-либо острот и ухмылочек.

— Я не потому ставлю этот вопрос, что приказал директор, — подчеркнул Сергей Александрович. — Сама жизнь выдвигает на повестку дня заботу о красоте. Мы достигли многого. Навели в цехе некоторый порядок. Теперь мы должны идти дальше.

После этого обсуждение задач производственной эстетики пошло без осложнений. Активным и почти единственным участником этого обсуждения был, впрочем, Сергей Александрович, остальные смирно сидели на своих стульях и молчали. Начальник цеха принимал это молчание по известному принципу за согласие. Даже Юрка как-то скис и стоял у двери с рисунками совершенно безучастно.

— Итак, решили, — обобщил начальник результаты совещания: — стены — салатного цвета, колонны — желтые, потолок — розоватый, верстаки — зеленые, шкафчики — синие.

— Надо каемочку сделать по дверцам, — вставил Храпов.

— Ладно, пусть каемочку. Чтобы не пачкали стены руками и одеждой, повесим стенды. Можно сделать стенд о космонавтах, еще о чем-нибудь. А вообще сами следите за чистотой. Увидите, трется кто у стены — сделайте замечание. Все ясно?

— Все, — сказал механик.

— Тогда будем считать совещание оконченным.

Юрка стал вытаскивать из двери кнопочки. Теперь никто ему не помогал, все спешили уйти. Он свернул эскизы и хотел было положить их на прежнее место в шкаф, но Сергей Александрович сказал:

— Отдай механику, пусть руководствуется.

И Юрка унес эскизы на участок.

На этот раз Адам Иванович Храпов решил задержаться. Он заметил, что Сергей Александрович сильно не в духе и обеспокоился; не на него ли за что-нибудь сердит начальник цеха? Следовало осторожненько выяснить это, и, если допущена ошибка, постараться ее исправить.

Храпову хотелось поговорить с Сергеем Александровичем наедине, но Авдонин точно прирос к своему углу и, как видно, не желал его покинуть. Впрочем, Храпов считал старика чуть ли не за пустое место. Поскольку он высиживает здесь последние дни, можно на него не обращать внимания.

— Доброе у вас сердце, Сергей Александрович, — начал Храпов с давно заготовленной фразы. — Сколько вы возились с этим Белозеровым, вернее сказать, Лапшиным. И прогул ему простили, и в хорошую бригаду поставили, и вот по общественной линии привлекаете.

— Людей надо воспитывать, — назидательно проговорил Сергей Александрович.

«Нет, как он все-таки смел ни с того ни с сего встать и уйти? — думал он в то же время о Малахове — не выходил у него из головы этот неприятный эпизод. — Я просто-напросто объяснил ему предстоящие трудности, а он…»

— Ох, воспитывать, воспитывать, — со вздохом повторил Храпов. — Воспитывать надо, кто говорит, что не надо. Да хоть бы люди какую-нибудь благодарность чувствовали. Нет ведь! Не чувствуют. Все недовольны, все ворчат, шепчутся… Сам ангел им не угодит.

Авдонин что-то невнятно пробурчал под нос в своем углу — взял за последнее время привычку бормотать не поймешь что. Но слово «кляузничать» прозвучало довольно ясно, так что и Храпов и Сергей Александрович его расслышали. Храпов слегка покачал головой и выразительно взглянул на начальника цеха: вот как люди могут истолковать самые добрые намерения.

Сергей Александрович знал, что за общими фразами о человеческой неблагодарности последуют конкретные примеры на эту тему, по которой Храпов сделал столь эмоциональное введение. Уже не раз случалось, что Храпов потихоньку передавал ему чужие разговоры. Сначала Сергей Александрович выслушивал его информации стыдливо, как бы против воли и даже мысленно обрывал шептуна: «Довольно сплетничать, Храпов! Меня не интересует, что обо мне говорят. Пусть говорят, что хотят, лишь бы работали как следует». Но вслух он так и не произнес этих слов. И понемногу привык к доносам Храпова и уже не находил в них ничего оскорбительного для себя. Должен же он знать психологию людей, которыми руководит! А откуда он может знать? По работе нельзя до конца понять человека. Работа — это еще не все.