Наталья Парыгина - Один неверный шаг

— Почему ты кричишь? Сережа!

— Ну, хорошо, извини. Мне не нравится, что ты стараешься выглядеть этакой сверхпатриоткой, для которой личные интересы даже не на втором, а на десятом плане. Я дарю тебе шубу. Я дарю Павлику путевку в Артек. А для тебя, видите ли, важнее всего производственные результаты рационализации.

— Совсем не в этом дело. Просто я очень любила, как ты рассказывал мне о таких событиях раньше. «Татьяна, твой муж — изобретатель, светлая голова, он заслужил жирный борщ со сметаной и десять горячих поцелуев. Его предложение одобрено бризом…» И чертил на полу формы, стержни, отливки… Ни черта я в них не понимала, просто мне было очень хорошо радоваться вместе с тобой. А теперь у нас все меньше радости. Я не знаю почему. Деньги, квартира, обстановка, здоровые милые дети, люди нам завидуют, а жить мы стали хуже. Ты сам это чувствуешь! Мне кажется, ты как-то черствеешь сердцем. Я думала, что с тобой этого никогда не случится…

— Если бы я сидел в консервной банке, я бы не менялся. А завод не консервная банка, там железо мнут, как тесто, и человеку не легче. С меня требуют, на меня нажимают, меня щелкают то по лбу, то по затылку, а ты хочешь, чтобы я оставался милым ангелочком и посылал направо и налево воздушные поцелуи. Да, я стал хуже. Да, я стал черствее. И не буду таким, каким был. Можешь меня презирать, но это закон жизни.

— Сережа, что у тебя случилось? Скажи, у тебя какая-нибудь неприятность?

— Никакой. Самый обыкновенный день. Даже удачный. Я ведь тебе рассказал.

— Ты уже решил, кто будет твоим заместителем?

Сергей в упор вызывающе посмотрел на Таню.

— Да, решил, — сказал он. — Тебе это должно быть совершенно все равно, потому что это мой, мой, а не твой заместитель. Но если хочешь, я тебе скажу.

— Не надо, — перебила Таня. — Я сама поняла. Храпов!

— Правильно, — подтвердил Сергей. — Храпов. И тебе не стоит вмешиваться в мои производственные дела.

— Посмотри, пожалуйста, не убежала ли Леночка на дорогу, — попросила Таня усталым голосом. — Она тут играла, около дома.

Юрка Белозеров вечером отправился на футбол.

В Дубравинске не было пока Лужников, но на окраине города раскинулась просторная зеленая площадь, обрамленная тополями, которая и служила стадионом. Входить на площадь каждый мог с любой стороны, так как ограду еще не построили, но солидные, уважающие порядок болельщики шли все-таки через ворота, уже несколько почерневшие от почтенного возраста.

Трибун или хотя бы скамеек на стадионе не было, и болельщики в хорошую погоду рассаживались прямо на траве, а в сырую наблюдали за игрой стоя. Сегодня вечер был отличный, и хотя играли не приезжие футболисты, а местные — кузнечный цех с механическим, — народу набралось довольно много.

Юрка Белозеров, стоя на бугорке, обшаривал глазами болельщиков. Он хотел увидеть своих школьных приятелей, которые до сих пор были ему как-то ближе заводских ребят. Заводские ровесники относились к Юрке покровительственно, а он этого не любил. Другое дело — прежние друзья. С ними он сам мог говорить со снисходительным вниманием человека, который довольно пожил и всячины повидал на свете.

Вдруг кто-то положил Юрке на плечо тяжелую руку. Он живо обернулся, думая увидеть кого-нибудь из сверстников, но перед ним стоял Пономарев. Юрка досадливо дернулся и сбросил его руку со своего плеча.

— Давай сядем, — сказал Пономарев, не обидевшись на Юрку. — Сейчас начнется.

— Что вам, сесть больше негде? — хмуро спросил Юрка.

— Я себе место завсегда найду, — сказал Пономарев. — А только я тебе сказать хотел кое-что.

Он сел на бугорке, подогнув коленки и обхватив их руками.

— Ну? — подстегнул Юрка непрошеного собеседника, нехотя садясь рядом с ним.

— Ты вот за начальника цеха всегда горой стоишь, спорить готов аж до поту, — с тайной ехидцей заговорил Пономарев.

— И стою, — подтвердил Юрка. — Я не за начальника, а за хорошего человека стою. И не люблю, когда люди кого-нибудь зря оплевывают.

— Стой, — перебил Пономарев. — Я только хочу, чтобы ты правду знал про него.

— Какую правду?

— Слыхал, утром Петр Михеич про свою рационализацию рассказывал?

— Ну?

— Вот тебе и «ну»! Пошел он к Королеву, а Королев ему говорит: «Хочешь, чтобы твое предложение прошло — бери меня в соавторы. А если сам-один думаешь пробить — ничего у тебя не выйдет».

— Врешь! — крикнул Юрка.

— Я, Юра, тебя в два раза постарше, и ты мне такие грубые слова не должен говорить.

— Ты врешь! — еще настойчивее и грубее крикнул Юрка, не обратив внимания на замечание Пономарева.

— Ну, если я вру, так пойди самого Петра Михеича спроси.

— Нет… Нет, я не Петра Михеича, я другого человека спрошу. Я прямо пойду сейчас к нему домой и спрошу. И если ты, Пономарев, мне наврал, я тебе морду набью, так и знай.

— Ты паршивый хулиган, — разозлившись, сказал Пономарев, — и я больше не желаю с тобой разговаривать.

— Все равно набью!

— Юра, постой! — вдруг спохватился Пономарев, удерживая Юрку за руку. — Не надо, не ходи к Королеву. Он же тебя возненавидит за твой вопрос. Со свету сживет. И меня подведешь…

— Пусти! — дернулся Юрка. — Вот ты какой! Врун и еще трус. Испугался! Если ты правду сказал, так чего боишься? Ладно, не дрожи. Я про тебя ничего не скажу. Я только спрошу…

— Брось глупить, Юрка! — крикнул Пономарев уже вдогонку.

Юрка не обернулся на его слова. Он на мгновение остановился, глядя, как футболисты кузнечного и механического, выстроившись шеренгами, пожимают друг другу руки, и потом зашагал прочь со стадиона еще быстрее, словно начал по судейскому свистку соревноваться с кем-то в скоростной ходьбе.

Он мог бы не так уж торопиться, но когда идешь быстро, то трудно думать, а Юрка не хотел сейчас думать. Он нагрубил Пономареву, но в глубине души не был уверен в своей правоте. Сергей Александрович очень честный, все это знают, никогда он не пойдет на подлость. Но, с другой стороны, и Пономарев не трепач. И если он говорит… Нет, лучше не думать! И Юрка еще прибавил ходу.

Он ни разу в жизни не был на квартире начальника цеха. Но, как и все в Дубравинске, знал, конечно, где живет Королев. Скоро Юрка добрался до квартала стандартных двухэтажных, не совсем уже новых домов, между которыми широко разбросили зеленые ветви тополя и каштаны. Во дворе на скамейках сидели старики и мамаши, стояли детские колясочки и гонялись друг за другом неугомонные ребятишки.

Юрка, ни на кого не глядя, прошел к нужному подъезду и взбежал на лестницу. Теперь осталось только нажать кнопку звонка и…

И — что?

Что он скажет Сергею Александровичу? Какое он, собственно, имеет право устраивать начальнику цеха допросы? Он, молодой рабочий, не очень дисциплинированный парень, которого не хотели брать на завод из-за дурной славы. Сергей Александрович не стал ворошить старые Юркины грехи, принял его в свой цех. И если даже он что-то такое сказал Петру Михеевичу, то кому какое дело?