Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

Помощь белогвардейцам японцы оказывали не бескорыстно. Отгружая винтовки, пушки и пулеметы, они сразу запрашивали, в какой срок, «по возможности кратчайший, будет произведена оплата». И после всего этого Семенов нисколько не стеснялся давать такие телеграммы: «Приказываю всем подчиненным мне лицам оказывать должное внимание и полное содействие войскам бескорыстно дружественной нам благородной до конца, верной своему слову союзницы Японии».

Впрочем, оплату в кратчайший срок требовали не только японцы. Американцы вручили Колчаку сотни тысяч винтовок, тысячи пулеметов, миллионы патронов, пушки, солдатские башмаки, броневые поезда. Немало оружия прислали и Англия с Францией. Но за все это они в течение только одного года получили от Колчака десять тысяч пудов чистого золота — сто шестьдесят тонн! За кровь, которую заграничные капиталисты помогали проливать в России, они получали чистоганом!

Десять тысяч пудов золота было добыто в Забайкалье за сорок пять лет. За него были пролиты реки пота и крови, а на забайкальских сопках выросли тысячи крестов. Теперь это золото уплывало за границу. А полученное за него оружие снова сеяло смерть.

«Сердобольные» американцы в 1921 году привезли на Дальний Восток в помощь русскому народу 9 пудов макаронов и вермишели, 22 пуда грибов и 10 тысяч пудов жевательной резинки. А вывезли через Владивосток 8 миллионов беличьих, сурковых, горностаевых и колонковых шкурок, миллионы пудов сучанского угля. В Америку отправляли даже станки и моторы, которые расторопные «благодетели» снимали с фундаментов и грузили на пароходы.

Атаман Семенов, распродававший Забайкалье, словно купец свои товары, был забайкальским казаком. И не просто казаком, а кулаком: на семью Семеновых работала почти вся станица Куранжа. Дядя атамана был генералом, а сам атаман — есаулом.

Забайкалье знало многих палачей: Разгильдеева, Бородулина, Головкина. Оно знало Ренненкампфа и Меллер-Закомельского. Но Семенов оказался страшнее всех. Полвека прошло с тех пор, а старики все еще не могут вспоминать о нем без содрогания.

Самый точный портрет атамана оставил встречавшийся с ним английский полковник Джон Уорд. «Семенов, — писал он, — человек среднего роста, с широкими четырехугольными плечами, огромной головой, объем которой еще больше увеличивается плоским монгольским лицом, откуда на вас глядят два ясных, блестящих глаза, скорее принадлежащих животному, чем человеку. Вся поза у него… подозрительная, тревожная, решительная, похожая на тигра, готового прыгнуть, растерзать и разорвать…»

Американский генерал Гревс вспоминал о нем так: «В сентябре ко мне явился также Семенов, оказавшийся впоследствии убийцей, грабителем и самым беспутным негодяем. Семенов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии. Он всегда оставался в поле зрения японских войск, он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии».

Уж если так говорили союзники Семенова, то можно себе представить, что это было за чудовище!

С фронта Семенов попал в Петроград в дни двоевластия на казачий съезд. Там ему, Дутову, Калмыкову и Унгерну Керенский дал приказ набрать новые казачьи отряды для войны с немцами. Но произошла Октябрьская революция, и на деньги, выданные Керенским, Семенов стал набирать войска для борьбы с Советской властью. Его заметили иностранцы, и с их помощью он быстро сформировал белогвардейский отряд.

Первое, что сделал Семенов, захватив станцию Маньчжурию, — уничтожил там Совет рабочих депутатов. Когда из Читы его запросили: правда ли, что все члены этого Совета повешены, он по телеграфу разъяснил: «Не повешены, а расстреляны». А вслед за телеграммой прислал в Читу опломбированный вагон с их изуродованными телами.

Выступил Семенов против Советской власти не сам по себе. Такие выступления планировались за границей. Вот почему одновременно с ним объявил войну Советской власти Каледин — на Дону, а Дутов — в Оренбурге. После захвата Читы Семенов должен был двинуться на Иркутск и Красноярск, чтобы соединиться с ними.

Все обиженные Советской властью спали и видели во сне своего избавителя — атамана. Разве по пути с Советской властью было, скажем, чиндантскому казаку С. Шестакову, который имел двадцать тысяч голов скота и пятьдесят батраков? Он готов был отдать половину своего богатства, лишь бы не лишиться всего.

Таких в Забайкалье было немало. Они шли в семеновские войска добровольно, да еще и подбивали к этому своих односельчан. А тех, кто был победнее и не хотел идти в белую армию, Семенов забирал насильно, так что его армия в конце концов стала довольно многочисленной.

После того как под ударами чехословаков в Забайкалье и Приморье пала Советская власть, Семенов обосновался в Чите вместе с японцами.

В царской армии Семенов был есаулом, а тут взял да и объявил себя командующим армией, генералом. Даже видавшие виды белогвардейские генералы и те возмутились. «Семенов, самовольно именуя себя командующим отдельной восточно-сибирской армией, ничьей властью или приказом правительства в этой должности не признан», — заявил колчаковский генерал Волков.

В ответ на это атаман Семенов «не признал» власть адмирала Колчака. А Колчак написал приказ о предании Семенова военно-полевому суду за «государственную измену». Особенно Колчак не мог простить Семенову того, что тот перехватил в Чите два вагона с золотом, которые Колчак отправил в Америку. Он приказал генералу Волкову выступить из Иркутска и «привести в повиновение всех не повинующихся верховной власти, действуя по законам военного времени». Но тут японцы заявили, что они не допустят военных действий в районе расположения их частей. Они нежно любили атамана (мы уже видели, за что) и всячески оберегали его.

Когда Красная Армия вышибла адмирала Колчака из Омска, он погрузил украденные в Казани остатки золотого запаса России в эшелон и двинулся на восток.

В тот день, когда стало ясно, что дальше ехать некуда — в Иркутске восстали рабочие, — к Колчаку в вагон явился гонец Семенова полковник Сыробоярский.

Он потребовал, чтобы «верховный правитель» официально назначил Семенова главнокомандующим всеми дальневосточными силами. Семенов уже возомнил себя русским Наполеоном и считал, что его незаслуженно обошли. (Скромность вообще была ему чужда. Сколько в его армии насчитывалось полков и отрядов его имени — не перечтешь. Я собственными глазами видел приказ, в котором Семенов писал: «Учредить при Читинском военном училище военный фехтовальный гимнастический моего имени зал». На бронепоездах по его приказу был намалеван лозунг: «С нами бог и атаман!» Себя он величал не иначе, как великим князем Монголии, кавалером ордена пророка Магомета.)