Алексей Азаров - На острие меча

— И не думай. Пусть ходит.

— Я послал своих к фонтанчику.

— Убери. Часа в четыре осторожно обыщите там все. Одень своих садовыми рабочими — халаты, секаторы, словом, как положено.

Из отдела дешифровки сообщили: шифр не поддается, нужен «ключ». В квартире Попова при обыске Йе Нашли ничего, что могло бы помочь криптографам. Костов, с которым Гешев проконсультировался, считал, что радисты, как правило, не сами пшфруют донесения. Код и работа с ним — прерогативы резидента. Показания Попова, принесенные Ангеловым, подтверждали это: «С руководителем группы я лично никогда не встречался, получал информацию в виде колонок цифр, отпечатанных на машинке. Содержание телеграмм мне не известно…»

— Больше не разговаривайте с ним, — сказал Гешев. — Пусть посидит в одиночке, поломает голову, почему не вызываем на допрос. Иногда неопределенность бывает страшнее всего.

— Я думал, что стоит намекнуть о Пееве.

— Черепаха бежит быстрее всех, так ей кажется.

Смысл габровской шутки обидно кольнул Ангелова, но спорить он не стал. В конце концов, начальству виднее.

В 17.0 °Cиклунов доложил: Пеев вышел из дома на улице Аксакова и отправился, по всей видимости, к себе, на бульвар Адольфа Гитлера; агенты продолжают наблюдение.

— Ну и прелестно, — сказал Гешев. — Ступай отдохни. Два часа в твоем распоряжении. Я и сам посплю.

Секретарь достал из шкафа подушку, серое солдатское одеяло. Постелил на диване. Гешев зевнул, перекрестил рот.

— Иди, секретарь. Я сосну часок. Разбудишь в полседьмого.

Лег. Натянул одеяло. Уже засыпая, скользнул мутнеющим взглядом по застекленному книжному шкафу. На полках, тесно прижатые друг к другу, стояли тома Маркса, Ленина, Димитрова — изъятая у арестованных нелегальная литература. Никола Гешев читал ее, и многие страницы знал наизусть…

В 18.30 секретарь разбудил его.

Обложка «Бай Ганю» совсем истрепалась. Пеев пользовался книгой уже три с половиной года, и каждая складка на странице, надрывы на супере и титуле были словно шрамы ветерана, прошедшего сквозь бои.

Три с половиной года на острие меча.

Тишина квартиры гулко отдавалась в висках. Треснула половица, и посторонний звук ударил по нервам. Пеев расстегнул рубашку, помассировал сердце. Оно билось с болезненной частотой, и Пеев подумал, что, слава богу, Елисавета не видит его сейчас и припадок не напугает ее. Он знал, что нервное истощение доходит до кризисной точки. На прошлой неделе врач, осмотрев его, предложил немедленно бросить практику и ехать на курорт. Сказал: иначе я ни за что не ручаюсь. Пеев, вручая врачу гонорар, подумал: «Какой уж тут курорт! Работать надо, работать…» Врач выписал рецепт, и Пеев собрался было зайти в аптеку, но кто-то встретился по дороге, отвлек, и лекарства так и остались не заказанными.

Впрочем, так ли уж это важно — лекарства? Валерьянка ему не нужна; кофеин и всякие там стимуляторы — тоже. Надо сменить обстановку, а это невозможно. Ни один солдат не смеет мечтать о демобилизации раньше, чем прозвучит последний выстрел войны. А это будет не завтра и не послезавтра, и «Бай Ганю» покроется новыми шрамами, и операторы Центра, измученные хроническим недосыпанием, не скоро уйдут на отдых.

Пеев сверился с «Бай Ганю» и вывел новую группу цифр. Колонки были длинными, и, чтобы перепечатать их на «ундервуде», требовалось не менее часа. Пеев прикинул и решил, что до возвращения Елисаветы, гостившей у приятельницы, успеет управиться, если поднажмет. Печатал он плохо, одним пальцем, и, кроме того, требовалась особая внимательность, чтобы не перепутать цифры, а это замедляло работу.

Еще раз сверившись с «Бай Ганю», Пеев потянулся через стол, открыл «сейф» — стенной деревянный шкафчик со старинным замком-секреткой. Достал несколько листков папиросной бумаги, задев по дороге мешочек из плотной парусины. Нежно и печально зазвенело золото. Кольца, колье, монеты. Это было чужое золото — символ не столько богатства, сколько беды. Его принес на днях лавочник Соломонов, попросил взять на сохранение. Давний клиент Пеева, еврей, он получил повестку в полицию и предписание о выезде из Болгарии. «Умоляю, доктор, — сказал Соломонов. — Сохраните это для внучат, надеюсь, их не тронут». Глаза у него были полны слез. Пеев взял мешочек, сел писать расписку. Соломонов пожал плечами: «Что вы! Найдут и узнают, что это у вас. Нет, нет, не надо! Вы же честный человек, ваше слово дороже расписки. Что будет с нами, доктор? С Басей, Рувиком, со мной?» Пеев промолчал. Он знал правду: 40 тысяч евреев решено выслать для уничтожения. Срок: апрель — май. Он сообщил об этом Центру 23 марта и тогда же информировал, что группа депутатов Народного собрания заявила Богдану Филову протест против антиеврейских мероприятий. Филов сунул протест под сукно.

Пеев запер «сейф» и заправил листок в машинку.

08725… 23691… 335…

Допечатать не успел.

Снова громко и отчетливо хрустнула половица. На этот раз так, точно ее придавил своим весом кто-то большой и тяжелый. Пеев оглянулся, слепо зашарил рукой по столу, нащупывая ампулу: от двери, с пистолетом у бедра, шел к нему человек в черном, высокий, с призрачно-белым лицом.

— Эй, эй, доктор! Не шути, пожалуйста.

Ох, как же быстро работает мысль! Ампула уже захвачена пальцами, а мозг отдает новый приказ: отпусти! Ни к чему. Я-то умру; это легко и просто и избавит от всего. Но тогда возьмутся за Елисавету и Митко… Все, что предназначено мне, выпадет на их долю. Я знаю, что буду молчать… Надо спасать Митко и Эль.

Сказал ненужную фразу:

— Кто вы такие?

Человек с алебастровым лицом нехорошо улыбнулся.

— Я Никола Гешев. Слышал, доктор?

От двери в комнату шагнули еще трое. Гешев повел в их сторону рукой с пистолетом.

— Это мои, хорошие парни, доктор! Знакомься: следователь Милко Ангелов, агенты Куков и Антонов… Ты сиди, не двигайся, доктор!

Обыск длился два часа. Куков в ровные пачки увязал книги. Завернул в мешок, взятый на кухне, пишущую машинку. Ангелов уложил в портфель незаконченную шифровку, черновик и томик «Бай Ганю». Гешев, ни во что не вмешиваясь, сидел в кресле. Искали тщательно, но аккуратно, стараясь ничего не сломать и не повредить. Мешочек с золотом Соломонова не тронули: Гешев пересчитал вещицы, прикинул на ладони вес и засмеялся, когда Куков сказал, что это, наверное, русское золото, для оплаты агентуры. «Русское? Возможно, возможно… А ты что скажешь, доктор?» Пеев массировал сердце. Боль не уходила, но он был до странности спокоен. Голова работала трезво. Гешев повторил вопрос, и Пеев коротко объяснил, что ценности принадлежат клиенту. Добавил: «Это легко проверить». Гешев кивнул, завязал мешочек и, примерившись, ловко кинул его на место — в «сейф».