Марина Анашкевич - О, Брат

И молчало солнце, восходящее во всей силе своей.

И вышел из укрытия своего и вот, пропасть в трех шагах перед ним, и не мог понять, как дошел сюда и не сорвался вниз. И сказал:

— Вот, глубина бездонная, и сердце мое измерило ее.

И нашел тропу звериную, ведущую вниз. И спускался трудно, ибо была дрожь в коленях, которой не знал прежде — легко, как козел горный, взбирался на скалы, и тело служило ему, как барсу в прыжке.

И вздрагивал от шагов своих по тропе каменистой, и увидел зверя на пути узком, и не разойтись. И устрашился сильно когтей и зубов его, и сказал дрожью тела всего: вот, протянута бичева над бездной, по ней должен ступать я, но ноги мои не служат мне. И пересотворение это чудно для меня, ибо я теперь не я, и не справиться мне со зверем этим. И не боится, ибо голод его восстал на меня, и страх сына Адамова питает смелость его…

И вспомнил о Дарующем в страхе, и прошептал:

— Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мной, убьет меня.

Вот, пошлешь на меня зубы зверей и яд ползающих по земле, и будет лик ее страшен для меня!

И взглянул на небо из–под бровей и увидел: солнце завертелось печатью огненной, и вскрикнул, ибо вот, коснулось лба его.

И зарычал барс приближающийся, и повернул в сторону, и скрылся.

И потрогал рукой лоб пылающий, и взмолился: о, оставь меня! И тотчас память прислала слова Авеля, череду овнов белых: «Будь с ним по зову сердца его…»

И усмехнулся:

— Сердце мое на дне ущелья, и не достать его.

И спустился ниже, и силы таяли вместе с шагами его. И увидел ягоды, и хотел взять их, но не мог вспомнить, пригодны ли они в пищу. И не мог узнать запах, что принес ему ветер, не служил ему больше поглощающий дали. И не узнавал того, что окружало его, ибо местность была другая. Вот, птица сидит в гнезде, и глаза у нее желтые с узким черным разрезом, но не знает имени ее. И при виде Каина оставила птица гнездо и птенцов своих. И взял всех с остатками скорлупы их пятнистой, и хруст на зубах ощущал без вкуса.

И услышал шум вод быстрых, и вышел к реке. Вот, несла воды свои, посылая их к деревам, в долину; и олень шел бесшумно среди камней. И поворотил назад, не напившись, ибо Каин встал на пути к водопою.

И сказал Каин, огорчившись: вот, не так, как прежде, ступаю, и виден и слышен издалека.

И склонился к воде и отпрянул: лик чужой смотрел из глубин. И ударив рукой, взволновал воду, но глядящий на дне возникал снова: «Вот, бегут тебя, и не станут преследовать, ибо преследователь твой близко…»

И ответил Каин сидящему в реке:

— В воде, помутившейся от многого ила, никто не может узнать лица своего. Вот, и лице земли обновилось, и не узнаю его.

И оставался у реки долго, и день окружал его со всех сторон. Вот, змея вышла греться на солнце, и лягушки наполнили воздух песней, умолкая и заводя ее снова, и песнь их была о дожде, исцелившем землю. И воздух был влажен, и капли росы полны солнца, и долина стала зеленой, ибо земля сменила одежды свои. И птицы небесные издавали голос свой из среды ветвей, и песнь их была о небе, пославшем дождь. И горы сверкали под шатром небесным, и на холмах далеких паслись тучные облака.

И сказал Каин:

— О, какой день! День тьмы и мрака…

Вот, есть у меня глаза, и не видят, и есть уши, и не слышат. И есть руки, но не могут взять, и ноги мои со мной, и не идут. Крепко стоял я на земле, и взгляд мой и помыслы были к ней, и вот, колеблется место подо мною, и вырван, как дерево с корнем! Стал, как стена наклонившаяся и ограда пошатнувшаяся!

И склонился к земле, напоенной водою, и увидел: другая она. И взял ее в руку, и рассыпалась. Вот, не стало силы в ней, и не тянула к себе, как прежде.

И сказал:

— Это ли земля моя, текущая молоком и медом?! Вот, изменила мне и не влечет к себе, но отталкивает. И молчание ее громче слов: не приму в себя семя твое, пусть скалы рождают тебе, ибо зовусь теперь поедающей человеков, и мертвечина в чреве моем. Не земледелец ты, но кочевник теперь — из утробы теплой, материнской приидешь в мою, холодную…

И ворвался в хор птичий вопль человеческий:

— О, брат! Что ты сделал со мной?! Сердце мое стонет, как свирель… Это плачевная песнь, и останется для плача: мир, освещаемый днем, облекся в мрак для меня!!!

И не перестал щебет. И лягушки пели с птицами вместе, и стенанья вливались в радость их:

— Все, все отнято у меня, и сколько бы ни пришло дождей, не настанет для меня время жатвы, время обивания маслин и обирания винограда! Источник силы земной закрыт для меня, плоть моя не желает служить мне. Вот, камня не могу поднять, и как смогу пойти за плугом, и слышу земли голос, и говорит мне: «Сам из себя добывай!» Разве скажу земле изменившей: вот, посеял брата в тебя, и верни мне хлебом! Как женщина, будет смеяться надо мной: невозмужавшего отдал в объятья мои и ждешь плода… Где же сила твоя? твердость плуга твоего?..

И пошел Каин от лица небес. И шел он, и мысль была с ним неотступно:

«Путем называется жизнь… Вот, встретились мне изгибающие его: пропасти, камни, пни… Воды глубокие, болота, пески… Деревья, гниющие в чаще… Обрывы и ямы, звери, гады, тернии… Люди…»

И пришел в землю Нод, и взойдя на скалу, обозрел ее всю. И лежала пред ним, как жена, не рождавшая мужу: и не входит к ней, и забыла ласки его, и рада всякому, кто ложится с ней.

И уселся во мхах ее, и сказал:

— Эта земля примет меня, ибо имя ей — дом изгнанных, и отверженный свой для нее. И найду здесь место покоя для ног своих.

И сказал лежащей перед ним: лоно твое — камень плоский, и не порастет оно ворохом пшеницы, и живот твой не будет округлой чашей с вином опьяняющим, и груди твои — камни торчащие и не заколышутся кистями виноградными, когда коснусь их… И не жалко тебе камней твоих для скитальца, и не скажут: живые мы, и волнуют нас ласки твои…

И услышал: «Возьми камни мои, пришелец. Возлюби камни мои, и сокроют тебя от ветров налетающих, от зверя, во тьме приходящего, и поломает о них когти и зубы, и шкурой его покроешь ложе, ибо забирает тепло камень и не возвращает назад. И солнце мест этих слабое, и хладные ночи длиннее дня…

И спросил себя Каин:

— Речи земли слышу или голос разума моего? Вот, указует мне место спасения — в саду каменном, между землей и небом. Разве скажу теперь: земледелец я и дела мои на земле? Истреблена во мне опора хлебная, и лишь на каменную уповаю теперь, и должен возделывать камни, и как деревья, растить их вверх. О, если б мог укрепить ослабевшие руки, утвердить колена дрожащие, ибо камни потребуют силы моей, и своей не поделятся!

И увидел следы зверя, хранимые мхом, и вспугнул тишину возгласом:

— Вот кто восполнит силы мои плотью своей! Вот, прошел здесь недавно, и надо спешить… Но на стопах моих нет места живого, и как станут преследовать? И некому омыть их и залечить раны их…