Марина Анашкевич - О, Брат

Когда же сказал это, вспомнил Еву, руки ее, подносящие воду… И смыла вода землю приставшую, и обнажились на коже знаки пути — вот, начертали их терны и камни, и не узнал ног своих, ибо стопы были меньше ладони его… И узнал ноги брата своего, Авеля…

То память воскресила его, и стоял рядом, и овцы его были тут, и звал их по имени, и та, которую звал, отделялась от стада, и бежала к Авелю. И вывел стадо из загона, и поил из корыт возле колодца, и шел перед овцами со свирелью. И осела пыль дня — цвета белого солнца, и вечерняя поднялась — цвета зарева красного, и текло в загон вино пенное — руно за руном под посохом считающего…

И не досчитался одной, и пришел к Адаму, и сказал Адам сыну своему, Авелю: «Иди, и ищи, пока не найдешь. Без овцы же не возвращайся».

И ушел исполнять волю отца, и ночь прошла, и день преклонился. И не было Авеля десять дней. И не ел Адам в печали своей, и утратили блеск глаза Евы, лишь укор жил в них при взгляде на мужа. Каин же хранил чувства в себе, и не ведали их ни Адам, ни Ева…

И на исходе десятого дня точка возникла на холме дальнем, и росла, и приблизившись, стала Авелем. Вот, несет заблудшую на руках, и кладет ее у ног Адамовых, и сам падает возле овцы, и не могут добудиться его. И видят стопы его: не пощадил путь белизны их, и камни острые — нежности их, но не ведает страданий во сне, как всегда, улыбка на губах его. И ждал Каин, когда проснется, чтобы услышать жалобы его: «Я голоден и утомлен, и терпел жажду в пустыне». Но очнувшись, сказал: «Здравствуй, брат мой…»

И вскочил Каин на ноги и велел замолчать ссадинам их: разве слабее слабого я?!

И пошел по следам, ведущим за деревья, и голод в нем боролся со страхом; и велик был первый, и второй не мал, и одолел первый второго. И преследовал зверя, и превзошел того в жажде плоти чужой, и сказал бездыханному: страшнее клыков твоих ярость глодания внутреннего… И тогда разжал руки свои, и ладони его пахли духом звериным. Когда же утолил ярость чрева плотью дымящейся, кровь растеклась приятно по всему телу. И почувствовав силу, вернулся к камням ждущим. И сказал, приступив к первому:

— Бегство мое наполнилось смыслом: здесь воздвигну град вместо сада. И укреплю его с четырех сторон от ветров гуляющих, и не залетят. И не поколеблется от ветра, ибо приходит и уходит, а камни остаются! И сделаю внутри града крепость, и будет город внутри города, как дитя в материнской утробе, и буду защищен там от гнева небес. Разве камни из стен возопиют? Или перекладины из дерева будут отвечать?

И вздрогнул Каин, ибо коснулся лица взмах крыла. Вот, голубь белый делал над ним круг. Каин же решил, что хочет клевать его, и взяв камень, бросил. И упал голубь, и приблизился к нему, и не поверил глазам, и не знал, свет ли шутит или тьма играет: то не голубь, а вран черный бил крылом, и хотел взлететь и не мог.

И сказал Каин ворону:

— Привлекла тебя жертва моя, жадность твоя погубила тебя! Хорошо помню тебя, всю породу твою, как слетались вы к жертвеннику подкормиться, и ждали с нами: примет или отвергнет? И когда отвергал, посыпали головы пеплом, и было для вас знаком пира!

И бросил врану кусок добычи своей.

— Не стану убивать тебя, и останется тебе после трапез моих. И в городе моем совьешь гнездо, и потомство твое будет ходить между голубями. И смешавшись, станете цветом одним. И не скажут: вот, голубь белый, или вот, ворон черный, ибо все одно будет. Серым, как камень.

И сделаю в городе четверо врат, чтобы, войдя в одни, выйти в другие. И поставлю четыре башни, и каждой дам сторожа.

Где же найду источник вод подземных, установлю святилище, и положу змею охранять вход в него. И будет та змея сборщиком даров, чтобы не приближался к источнику хотящий воды, если не положит платы. Только Каин не будет платить до конца дней его, ибо уплатил Дарующему за дождь. И цена эта велика.

Так говорил Каин с вороном, и молчал ворон. И не клевал мяса брошенного, и смотрел вдаль, на запад …

И пришло время торжества камней. И теснили деревья растущие, и уступали те, страшась объятий каменных. Лишь Каин не трепетал их и стремился сомкнуть кольцо, чтобы жить в скорлупе гигантской. И таскал камни с утра до вечера, и прилаживал боками друг к другу. И когда отесывал, не стонали, лишь удары глухие тревожили землю.

И смеясь, говорил пространству:

— Слушайте, меня, горы, внимайте, мне, холмы! Или крик громоздящихся не по вкусу вам? Нет свирели у губ моих, нечем мне усладить слух ваш! И нет голубя на плече моем, разве каркающий ворковать начнет?

И ходил ворон рядом, волоча крыло, и делился с ним Каин трапезой своей, и оставалось еще. И много слетелось каркающих в вышине, и кружили над местом, и вечером складывали крылья свои, чтоб предаться размышлениям о дневных трудах. И казались молящимися в час вечерний, и раздражали Каина видом своим, и говорил так: «Бремя молитвы слагаю с себя, ибо что мне от возношения слов моих? Голос мой отрезан от высот; все равно падут камнем на землю».

И был вечер, и была ночь, и явление утра после ночи, и увидел дело рук своих. Вот, оделось пространство в ризы каменные, ибо не стало леса, но стал град. И лежали вокруг деревья, вырванные из недр земных, и корни их взывали к глубинам небесным.

И тогда сказал Каин Каину:

— Что тебе в первенстве твоем? Один ты, повелитель камней. И первый, и последний ты один. И будешь валить лес, и сжигать древо за древом, ибо земля навсегда охладела к тебе…

И сомкнулись четыре стены, и сел возле огня Каин, что пылал жарко. И смотрел на множество языков его, как мгновенно пожирает пищу свою. И сказал поедающему:

— Ненасытен ты, и без пищи умрешь; и положу пределы тебе, жадности твоей, и будешь служить мне, давая тепло.

И шипел огонь, и метал искры свои, и взлетев, разбивались о камень. И был вой ветра снаружи; и рык зверя, вокруг ходящего, вторил ему. И росло торжество внутри Каина: нет ничего надежнее камня. И плоть зверя — трапеза моя, и постель моя — шкура его. Вот, нет зверя, но кожа его сохраняет тепло, и жар плоти моей слился с теплом жертвы моей! Вот, полосы его под ногами моими, и узоры шкур многих устилают стены и пол!

Так говорил Каин ночью долгой и не гасил огня и ворочался на ложе своем, ибо помнили плечи тяжесть плит. И веки были тяжелее камня, и близко была трещина сна, но не мог проникнуть в нее, ибо стала узкой для него, и тревожил вздохами врана черного: вот, хотел покоя, но не шел, ибо третий проник сквозь стены — то страх ночевал в них. И не мог Каин прогнать его, и видел, как прячется в узорах и пятнах, в блеске крыла вранова. И тишина давила со всех сторон.

И спросил Каин окружавшую тихо:

— Кто изгнал покой из стен моих? Кто низводит меня к царю ужасов?..