Филимон Сергеев - Федина беда

До браконьеров оставалось всего несколько метров, он уже видел оторопевшее лицо директора завода и хитрые глазки Тимофея, как вдруг словно каленым железом обожгло предплечье. Валька запрокинул голову назад, но оцепеневшие руки продолжали сжимать руль «Бурана» до тех пор, пока машина не врезалась в обезумевших людей…

У Мишки Стелькина луженая глотка. Идет, бывало, по лесу и так гаркнет, что все сороки с веток падают.

Когда дядя купил старый дом на берегу Северной Двины, то Мишка получил приглашение приехать и обжить его.

— Дело-то выеденного яйца не стоит, — весело подмигнул он сестре Дуне. — Приеду, выпью для крепости стакана два домашней сметаны, выйду на поветь да как заору:

Не боялся Мишка ни тьмы кромешной, ни черта лысого, ни дьявола косматого, ни самого домового.

Однажды они с дядей на сенокос поехали. Подъезжают к тамошней избенке и глазам не верят. Дверь избенки настежь, а на крыльце рыжий медведь с лукошком возится. Дядя ружье вскинул, а Мишка ему: «Стой! Ежели промахнешься — упустим медведя. Ежели ранишь — он тебе и мне бока намнет. Давай я его глоткой возьму».

Спрыгнул Мишка с телеги, подбежал к изгороди и как закричит:

Медведь от Мишкиного крика замер. А потом как сиганет в избу. Там его и сцапали. Вот такая глотка у Мишки была!

А пел он как! Сидят, бывало, парни и девушки у костра и затянут про рябину, про калину — грусть одна. А Мишка запоет — совсем другой коленкор. Такую нескладуху вкрутит, что все по траве катаются. А костер, как свеча, чадит от Мишкиного баса. Прибавь он голоса — совсем погаснет.

— Вот силища так силища! — удивлялась сестра Дуня. — У тебя, брательник, луженая глотка.

Гуляет Мишка на одном конце деревни, а на другом слышно, о чем балакает. Все секреты оглашаются: у кого лодку купил, с кем нынче из-за Вари потяпался, есть ли жор на реке. Многие даже радио выключали, заслышав Мишкин «репродуктор».

— Может, те в артисты пойти, Граммофон ты наш пермогорский! — шутила Варя, Мишкина невеста, высокая девушка с тугой рыжей косой. Такие часто встречаются в Поморье. Кожа у них белая, глаза — весенние ледышки.

— А что… и пойду… Вот зубы нижние вставлю и попробую.

Но пробовать не спешил. Работу бросать не хотелось. Больше десяти лет уже проработал. Начал сучкорубом. Сначала старшим помогал, а к пятнадцати годам работал в лесу самостоятельно.

Топор для него дядя Петро выковал. Достал где-то огромный подшипник, раскалил добела, выпрямил и отстукал из упругого бруска дивное лезвие. Потом дырку для топорища протюкал. Топор этот Мишка в железной кобуре носил, прямо как саблю. Взмахнет разок — сердцу любо. Щепа от удара во все стороны летит, а сучки только похрустывают. Хруп да хруп, пока из дерева хлыст не получится.

Нижних зубов у Мишки действительно не было. Потерял он их на лесоповале. Вальщики говорили, что он счастливчик — мог бы совсем без челюсти остаться. Факт этот на собрании разбирали. Многим по макушке досталось, но Мишке больше всех.

— Голос у тебя есть, Стелькин, а ума нет, — резче других выступал инженер по технике безопасности. — Что же ты харю под хлысты суешь? Пошла сосна падать… в сторону беги.

А дело было так. Стоял Мишка, смотрел вверх, любуясь сосной, а ударило его снизу, березкой. Падающая сосна прижала ее, а потом, когда рухнула совсем, отпустила. Вот этим-то отпущенным березовым стволом и стукнуло Мишку по челюсти.

После этого случая Мишка три недели молчал. Тут-то и поняла общественность, что такое Мишка Граммофон. Вроде бы и гармошка играет, да не так зазывно. Вроде бы и поют все, да не так дружно. А тут еще свадьба у Дуни. Хоть откладывай. У мужа родственники шумные, веселые, палец в рот не клади. Пристали к невесте.

— Пущай Мишка играет и поет… На свадьбе и без зубов любо…

— Что вы! У него трещина в челюсти… — противилась Дуня.

— Пущай хоть затянет, а мы подхватим, — настаивали родственники.

— Ох вы, голубчики мои! — заупрямилась Дуня. — Я тута при чем? Хотите, вместо брательника запевать будет мой Федулка?

Улыбнулись гости, а свекровь сказала:

— Если мой Федулка запоет — все гости разбегутся! Твоему брату бог глотку дал певучую, а моему спину волосатую да бороду косматую!

Потеха. Гости смеются, а запевалы нет.

— Ну что, Мишатка! Может, профистулишь кое-как… Девки тя слышать хотят, — подступила к брату Дуня.

Она на уговоры большая мастерица. Но молчит Мишка, словно не слышит. Голову опустил да кнопки баяна пальцами перебирает. Старается. Пригорюнилась Дуня. Почуяла сердцем, что недовольны гости. А что поделаешь? Челюсть не мясорубка, на свадьбу не одолжишь.

— Может, Варю, невесту Мишкину, на уговоры подтрунить? — посоветовал Федулка. — Она девка мягкая, ласковая…

— Иди побалакай! — подстрекнула она Федулку. — Варька-то на меня, как щука на блесну, зыркает.

Разыскал Федулка Варю. Сел около нее на лавочку, хмыкнул.

— Ну че, скучно?

— Скучновато…

— Может, те запеть, а?

— Мне?! — удивилась Варя.

— Те, а че?..

— Нет, Федул, я перед своим дролей позориться не стану.

— Тогда поговори с ним. Видишь, гости сникли… петь охота, а запевать некому.

Конечно, были на свадьбе и другие запевалы, только стыдились они петь в присутствии Мишки. Мастак он по этому делу, а они кто? Бубнилы деревенские. Подмигнула Варя Федулке, подошла не спеша к Граммофону.

— Что, Мишенька, молчим?

Запевала головой качнул и мехи погладил, словно косы девичьи.

— И мне невесело, — шепчет ему Варя. — Может, вполголоса споешь?

Молчит Граммофон. Хмурится.

— Ну, ну, уважь гостей! — не отступается Варя. — Не куксись… вся деревня просит.

Хмыкнул Мишка, положил баян на лавочку, листок бумаги достал, письменно ответил: «Глотки намозолим еще. Пущай внутри поется, ежели праздник велик». Варя прочла записку, глянула на скучных гостей и ответ написала: «Мишенька, голубчик мой, Федулка покоя не дает… Хоть пару частушек спой». Записку отдала, а сама, как береста, вспыхнула. Шушукаются меж собой гости, косятся то на нее, то на Мишку. Ждут, чем «комедь» кончится. «Невестушка моя… — опять пишет Граммофон. — Челюсть надвое раскалывается… не смогу петь…» Прочла Варя скорый ответ, Федулку кликнула.

— Федул! Не будет Мишка играть нынче, а петь и тем более… Нездоров он…

Помолчал Федул, затылок почесал, буркнул сквозь зубы:

— Ну что ж… жаль, свадьба расстраивается…

Гости завозмущались сразу, завыговаривали:

— Пущай Мишка сам скажет, будем играть или нет?