Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада

А Фуад ходил с землемерами до самого заката. Работу удалось закончить только к вечеру, и, когда они вернулись к дому Фуада, уже стемнело. У крыльца, понурив голову, сидела Киджакази, которая, увидев Фуада, обрадовалась, как ребенок.

Фуад предложил землемерам пройти в дом и посидеть в гостиной, отдохнуть. Все очень устали, и больше всех — Фуад.

— Киджакази! — позвал он служанку.

— Я здесь, — откликнулась она.

— Принеси-ка нам воды.

Через несколько минут Киджакази внесла в комнату кувшин с водой и стаканы. Она поставила их на стол и вышла.

— Кто это? — спросил один из землемеров.

— Это моя родственница. Она живет здесь уже давно: еще при покойном отце здесь поселилась, — ответил Фуад.

Гости подходили к столу, наливали себе воды и жадно пили. Фуада тоже мучила жажда, но он был не в силах подняться со стула.

— Мы должны вам сказать, — начал один из землемеров, — что ваши земли становятся собственностью государства и будут распределены между крестьянами. И поскольку вы так же, как и другие, имеете право пользоваться землей и добывать таким образом себе пропитание, мы выделяем вам участок в три акра в любом месте, где вы пожелаете.

Фуад вздрогнул, будто его ударили. Он открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. На глаза навернулись слезы, и он с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Наконец он сдавленно произнес:

— Значит, вы отнимаете у меня мои земли?

— А разве вы не слышали об аграрной реформе, проводимой революционным правительством?

— Почему, слышал, но… — Фуаду нечего было сказать.

— Что «но»?

— Но это моя земля, я законным путем унаследовал ее от моего отца!

— Вы обращаетесь не по адресу. Мы всего лишь землемеры и делаем то, что нам поручили. Если у вас есть жалобы, вы можете поехать в город в Главное управление землеустройства и изложить их там.

— Да ладно! Делайте что хотите, — сказал Фуад, опустив голову.

Гости ушли, и Фуад остался в гостиной один. Гнев и ненависть душили его.

Стало совсем темно. Фуад встал, зажег свет и снова сел.

Все это время Киджакази была недалеко от дома и, увидев, что хозяин долго не выходит, решила посмотреть, что с ним. Подойдя на цыпочках к гостиной, она заглянула внутрь и увидела, что Фуад спит, сидя на стуле. И снова старой служанке стало жалко хозяина: она поняла, что приход незваных гостей принес ему новые неприятности. Киджакази вошла, опустилась перед ним на колени и стала снимать с него ботинки, вымазанные красноватой глиной.

Вдруг Фуад проснулся и с силой пнул служанку ногой в грудь.

— Ты что здесь делаешь? Тебя кто звал? С каких это пор тебе позволено входить сюда без разрешения? Отвечай, грязная свинья! — заорал Фуад.

Киджакази упала, ударившись головой об пол. Она отползла в сторону и стала тяжело подниматься, держась рукой за стену. Ее трясло, как в ознобе.

— Простите меня, господин, простите! — проговорила она дрожащим голосом.

— Пошла вон, пока я не разбил тебе голову! Скройся с глаз моих, подлая старуха! — продолжал кричать Фуад, вымещая на Киджакази весь накопившийся в нем гнев.

Киджакази сначала попятилась, а потом со всех ног бросилась во двор. А Фуад, все больше распаляясь, кричал:

— Три акра! Три акра! Они думают, что мне этого достаточно! Мне вообще ничего не нужно! Пусть подавятся, кровопийцы! О аллах! О аллах, заклинаю тебя, покарай их! Пусть у меня отнимут землю, пусть! Но сделай так, чтобы эти мерзавцы рассыпались в прах! Сделай так, чтобы они сгинули!

Фуад вышел из гостиной и направился в свою комнату. Он так обессилел, что даже не смог раздеться. Скинув ботинки, он бросился на кровать и тут же заснул.

Утром Фуад проснулся в мрачном настроении. Ему хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила его: ведь его поля, его прекрасные плодородные земли, унаследованные от отца, покойного господина Малика, больше не принадлежали ему. Будь Фуад порешительнее, он спалил бы свое имение. Но он был храбрым только на словах, а на деле боялся народного правительства и людей, которые его представляли. Самое большее, на что его хватало, так это поносить революционное правительство в компании таких же, как он, бывших помещиков, которые время от времени заезжали к нему.

Прошло еще несколько дней. Теперь даже Киджакази заметила, что в усадьбе творится что-то необычное. Она видела на полях много незнакомых людей, и никто ими не командовал, все работали сами по себе. Киджакази решила спросить у кого-нибудь, что происходит. И конечно, никто не мог объяснить ей этого лучше, чем Умари. Поэтому вечером, когда люди возвратились с работы, она отправилась к нему.

Умари сидел у своей хижины и плел корзину. Увидев Киджакази, он улыбнулся:

— A-а, добро пожаловать!

Киджакази была настроена решительно. Она села на циновку напротив Умари и сразу же обрушила на него град вопросов:

— Скажи мне, Умари, что происходит?

— А что? — спросил Умари с улыбкой, начиная понимать, что привело к нему Киджакази.

— Как это «что»? Какие-то люди свободно ходят по всему имению и никого не боятся. Что, наш господин продал имение? — спросила Киджакази и посмотрела на Умари, нетерпеливо ожидая ответа.

— А разве я не говорил тебе, что у Фуада больше нет земли? Помнишь, в тот день, когда я работал в поле, а ты пришла сказать мне, что он меня зовет?

— Да? Ну и когда же он продал его? — удивленно спросила Киджакази. — И зачем ему продавать такие хорошие земли?

Умари оторвался от своей почти уже сплетенной корзины и внимательно посмотрел на Киджакази:

— А он и не продавал их.

— Как же это? Ты что, хочешь сказать, что он отдал их даром?

— Нет, не отдал. Их отобрало у него правительство и поделило между безземельными крестьянами. Вот и я получил участок — целых три акра.

— Отобрало правительство? — Киджакази была озадачена. — Что же это такое делается? И что такое «правительство»?

— И откуда ты только такая взялась? — насмешливо сказал Умари, снова принимаясь за корзину.

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась Киджакази. — Ты же знаешь, что я здесь родилась и никогда отсюда не уезжала.

— Да я не это имею в виду, — сказал Умари. — Как можно не знать о том, что режим султана свергнут и страной теперь правит революционное правительство, которое отняло землю у помещиков и разделило ее между крестьянами!

— Вот это да! А как же господин Фуад?

— Ему придется взять в руки мотыгу и самому обрабатывать свой участок.

— Бедный мальчик! Он же не умеет этого делать!

— Пусть учится. Почему мы можем, а он нет? — ехидно спросил Умари. — А тебе, Киджакази, я вот что скажу: хватит прислуживать ему как рабыня! Он больше тебе не хозяин.

— Конечно, мне уже тяжело жить в услужении, — сказала Киджакази, — но куда же я пойду?