Хантер Томпсон - Ангелы Ада

Часто чоппер – настоящее произведение искусства, и одних бабок чтобы его построить надо ни много ни мало 3000 баксов, не говоря уже о вложенном труде. Начиная от полированных хромовых спиц и кончая прекрасно сбалансированным сверхтяжелым маховиком и двенадцатью слоями специальной краски на бензобаке – это прекрасная, изящная машина. Она настолько превосходна технически, что уму непостижимо, как только она может с ревом нестись по какому-то полночному хайвею и оказаться в руках пьяного отморозка, которого отделяют лишь несколько мгновений от попадания на полной скорости в дерево или стальные ограждения. Вот еще один из многих парадоксов доктрины Ангелов Ада. Все, чего им недостает в их личной обустроенности, они с лихвой возмещают своими мотоциклами… и по-прежнему любой из них может взять свой байк, над которым он работал шесть месяцев, и уничтожить его за секунды в маниакальном рывке на предельной скорости на повороте дороги – гарантированный пиздец на любой скорости больше пятидесяти.

Это называется «проскочить на вираже» – чудовищный маневр, который один Ангел описывал следующим образом: «Мы все проскочили на вираже, детка. Ты хоть примерно представляешь себе, что это такое? Вот твой байк начинает скользить, когда ты подлетаешь к повороту на скорости семьдесят или восемьдесят в час… Машина скользит вдоль внешней стороны поворота, детка, пока не заденет обочину, край тротуара, ограду или насыпь, – или что там окажется, – а затем делает полубочку… Вот, что такое в натуре означает уйти в классический отрыв, малыш».

Однажды вечером, зимой 1965года, мой собственный байк – с пассажиром – занесло на вираже скользкой от дождя дороги к северу от Окленда. Я вписался в несомненно опасный поворот на скорости около семидесяти миль в час, на пределе моей второй передачи. Мокрая дорога мешала наклонить байк так, чтобы справиться с огромной инерцией, и где-то посередине поворота я вдруг врубился, что заднее колесо больше не следует за передним. Байк двигался боком, по направлению к железнодорожной насыпи, и мне не оставалось ничего другого, как держаться изо всех сил… Какое-то мгновение не раздавалось ни звука, тишина словно зависла надо мной… а затем раздался хлопок, словно у дороги кто-то выстрелил из базуки, но опять же как-то по-бутафорски, без всякого шума. Ни олень на склоне холма, ни человек на поле боя никогда не слышат тот выстрел, которым его убивают. Персонаж, которого заносит на мотоцикле на крутом повороте на предельной скорости, слышит ту же самую пугающую тишину. Шлейф искр, когда хромированная сталь со скрежетом трется об асфальт, ужасный толчок, когда твое тело начинает кувыркаться при первом ударе… и после этого, – если тебе повезет, – вообще ничего, пока ты не очнешься в какой-нибудь реанимационной палате: твой скальп болтается прямо перед глазами, пропитанная кровью рубашка прилипла к груди, а собравшиеся вокруг представители местных властей пялятся на тебя и уверяют друг друга, что «эти сумасшедшие ублюдки так никогда ничему и не научатся».

В мерзкой автокатастрофе нет ничего романтического, и единственное утешение – это убийственно тупой шок, в результате множества полученных травм. Мой пассажир слетел с байка, описав длинную дугу, которая закончилась у железнодорожных путей, и раздробил себе бедренную кость. Ее концы прорвались неровными краями сквозь мышцы и плоть, пока он катился по мокрому гравию. В госпитале врачам пришлось смыть всю грязь с торчащих концов его костей, перед тем как они привели его ногу в порядок… Но он сказал, что не чувствовал боли вплоть до следующего дня, ему не было больно даже тогда, когда он лежал под дождем и думал найдется ли на дороге хоть кто-нибудь, чтобы вызвать «скорую помощь» и подобрать нас.

Отнюдь не бешеная езда Ангелов Ада вызвала появление палат экстренной помощи… одним из вполне логических результатов стало то, что их страх перед дорожными инцидентами удачно сочетается с безбашенным и непринужденным пренебрежением, даже презрением, к физическим травмам. Чужаки могут называть это безумием или давать какие-то другие, более эзотерические определения… но Ангелы существуют в мире, в котором насилие столь же обычно, как и пролитое пиво, и они живут с этим точно так же, как горнолыжники живут с риском сломать себе ногу. Спокойное признание и одобрение самого факта кровопускания – ключ к тому ужасу, который они вдохновенно наводят на «цивилов». Глуповатый уличный боец, даже будь он небольшого роста, имеет огромное преимущество над средним по своим параметрам американцем, выходцем из среднего класса, который не дрался с момента достижения половой зрелости. Это просто-напросто вопрос опыта: есть он у тебя или нет – когда тебя бьют и загашивают довольно часто, а ты должен при этом быстренько истребить в себе ту уродливую панику, которая ассоциируется у приятных во всех отношениях людей с серьезной дракой. Человек, которому трижды ломали нос в уличной потасовке, рискнет еще раз, даже не задумываясь, что ему сломают на этот раз. Никакой подробный инструктаж по рукопашному бою не сможет этому научить, – если инструктор не окажется садистом, – и даже после этого будут возникать всякие трудности, потому что опыт ученика окажется искусственно искажен и ограничен.

Сан-Франциско – город, в котором полно каратистов. В 1965-м там было, по самым приблизительным подсчетам, семь тысяч человек, занимающихся этим по всем правилам, то есть платящих за обучение учеников каратэ, шатающихся по Бей Эреа… но в любом популярном баре ты можешь услышать рассказ о бармене, который вырубил «чувака, попытавшегося выкинуть какие-то каратистские штучки». И едва ли имеет значение, насколько правдивы эти рассказы. Существует весьма обоснованная точка зрения на решение вопроса – выживешь ли ты или отдашь концы при непосредственном столкновении. Это всегда зависит от выработанных рефлексов. Бармен со шрамами и сбитыми костяшками всегда ударит быстрее и сильнее, чем какой-нибудь занимающийся каратэ новичок, который ни разу еще не умылся ни своей собственной кровью, ни кровью своего врага. Короче, пороха еще не нюхал. По той же причине Ангел Ада, который частенько залетал со своим «боровом» на вираже на склон, чтобы еще шутить по этому поводу, будет ездить на мотоцикле стильно и непринужденно. Такая стильность и непринужденность приходят только после того, как ты насобираешь на свою голову сотню-другую весьма болезненных шишек.*

Проболтавшись с Ангелами какое-то время, я привык к виду блевотины, бинтов, экскрементов и похмельных физиономий, так что стал воспринимать все как должное и перестал спрашивать, что да как случилось. Обстоятельные и завлекательные рассказы про «махаловки» – всегда и везде вообще-то темы обычные, а неважные – столь же скучны и предсказуемы, как и поединки в любом из ночных шоу. Большинство подобных схваток происходят с чужаками, которые не понимают, во что они ввязались. Люди, знающие Ангелов, прекрасно осведомлены об этике правила «все на одного», которая не подлежит каким-либо законам о сроках давности. Ангел в кругу себе подобных находится в такой же безопасности, как и курьер мафии в лихом итальянском квартале.