Голиб Саидов - Магия Востока. Кухни народов мира

Боже мой! Неужели уже прошло почти полвека?! Как-то, не верится даже: я закрываю глаза, и передо мною как в киноленте проплывают кадры моего совсем недавнего детства. Настолько яркие, словно всё это было только вчера…

Все-таки, иногда я очень сожалею о том, что время нельзя повернуть вспять. А жаль. Жаль, потому что не только евреи покинули Бухару, но и аисты. И я вдруг с ужасом понимаю, что ничего из этого мне уже никогда не удастся вернуть. Как не вернуть тех бухарских евреев, с которыми мне лично доводилось общаться, встречаться или видеть: Мухаббат Шамаеву, Борухова Юрия Романовича, легендарную Тўфу. Эти три личности, совершенно спонтанно пришедшие мне на ум, вероятно, отмечены неслучайно, ибо каждое из них оставило яркий след в своей области (соответственно: эстрада, медицина и фольклор).

За что бы евреи ни брались, делали они это в высшей степени профессионально. А брались они за многое. Взять, хотя бы, сферу обслуживания. Лучшими сапожниками являлись бухарские евреи. Парикмахеры – опять же, они! Продавцы прохладительных напитков – и снова евреи. Они одними из первых, в советское время создали сеть фотостудий при многочисленных домах быта. Ну, совсем как в известной песенке советских времён: «евреи, евреи, кругом одни евреи…»

Вообще, следует отметить, что феномен бухарских евреев просто уникален: находясь свыше двух тысяч лет в изоляции от всех других еврейских общин мира, они сумели не только адаптироваться к местным условиям, не только восприняли мусульманскую культуру, но и сами стали неотъемлемой частью этой самой культуры.

Трудно назвать такие отрасли, где бы этот талантливый народ себя не проявил. Более того, в отдельных отраслях им не было равных. Красильное дело и текстиль, о котором более подробно можно узнать, ознакомившись с работами О. А. Сухаревой. Создание музыкальных инструментов. Про театр и художественную самодеятельность я лучше промолчу, иначе отвлекусь надолго. Это отдельная тема.

Макомы и шашмакомы вообще трудно представить себе без бухарских евреев. Несмотря на категоричные высказывания некоторых специалистов о том, что этот жанр имеет исконно среднеазиатские, персидские корни, я все же склоняюсь к тому, что это искусство достигло своего совершенства не без участия тюрков и бухарских евреев.

А чего только стОит их чисто женское искусство – институт «созанды»? Скажите мне откровенно: кто из вас что-либо знает об этом? Вряд ли. И снова – жаль. Я ведь, не случайно упомянул легендарную Тўфу. Мальчишкой, мне доводилось не раз видеть её живьём, вместе со своим ансамблем.

Этому явлению, которое могло возникнуть исключительно на бухарской почве и нигде более, очень сложно найти совершенно чёткое определение. Созанда, это не просто певица или танцовщица, развлекающая гостей на разного рода мероприятиях («маърака», «муборакбози», «тўй» и прочее). Искусство созанды сродни искусству японской гейши: она обязана была обладать огромными познаниями и талантом во многих областях. Чтобы не только создать соответствующую праздничную атмосферу, развлекая и зажигая гостей, своей воистину дьявольской игрой на кастаньетах («кайрок»), не только уметь декламировать классиков суфийской поэзии и читать речитативом импровизированные стихи, но и нередко доставлять особое удовольствие мужчинам, отпив из предложенной ими пиалы крепкий сорокаградусный напиток, продолжая, при этом, свою программу, чётко соблюдая меру и опасно балансируя на грани дозволенного общественной моралью.

Причём, высокая степень деликатности и ответственности ложилась на обе стороны. Скабрёзным шуткам со стороны мужчин здесь также было не место, ибо это расценивалось как духовное фиаско и сводило на нет высокую роль искусства. И чем выше по интеллекту и культуре была семья, в которую приглашали созанду, тем ярче раскрывалась прелесть данного искусства.

Кураж, захватывающий присутствующих гостей и артистов не поддаётся словесному описанию. Это необходимо видеть воочию и присутствовать непосредственно. На подсознательно-психологическом уровне происходит как бы некое соревнование между двумя культурами, олицетворением которых служат: с одной стороны – мужчина и женщина, с другой – упоенный высокой мистической поэзией ислам, противостоящий соблазнительному иудаизму. Всё грозит смешаться и выйти из-под контроля: в порыве опьянённого экстаза открываются какие-то неведомые каналы, являясь источником творческого вдохновения, и душа как бы просится выйти наружу. Кажется, ещё немного и – не устоять перед соблазном и искушением.

Незаметно для себя, скромно сидевший дотоле зритель, становится одним из действующих лиц спектакля, разыгрываемого созандой. Красоту и прелесть этого действа невозможно постичь вне контекста традиций ислама и органично вошедшей в его плоть элементов иудейской культуры, но культуры совершенно особого рода, близкой и родственной исламу.

Ещё раз повторюсь, что это достаточно сложное искусство, в роли, которой невозможно вообразить представителей какой-либо другой нации, поскольку оно родилось в недрах мусульманско-иудейской культуры на земле Бухары. И огромная заслуга в этом, как новаторам, принадлежит конечно же бухарским евреям.

Разве можно забыть эти: «Биё як, биё як…, биё ду, биё ду…» (тадж. «Приди раз, приди раз…, приди два, приди два…»)

Помню, как будучи у нас в гостях, мой дядя, грубо обняв одной рукой своего друга и коллегу по совместной работе Юрия Романовича Борухова – этого умнейшего врача, которого с благодарностью вспоминают многие мои ровесники, – а другой – нежно поглаживая его по лысине, со свойственной ему прямотой выпалил:

– Ин ҷувута каллеш – бигис, чиба ки турмуки тагаля мехурад. (тадж. «У этого еврея голова – шило („острый ум“), а всё потому, что он употребляет бараньи яйца»).

Находясь в грубых «тисках» своего приятеля, немногословный и скромный Борухов, словно мартовский кот, в ответ только улыбался и что-то нежно мурлыкал себе под нос, захмелев порядком от обилия спиртного. Дядя же, был просто привязан к этому замечательному и добрейшему человеку. И хотя, порою, грубо подшучивал над другом, тем не менее, любил его всей душой. Как и искренне уважал семью своего товарища, с которой, казалось, давно и прочно породнился.

А в центре дастархана, на широком и плоском блюде, переливаясь перламутровым глянцем и отсвечивая бликами, словно огромная гроздь винограда, сверкала «гора» из бараньих яичек, обжаренных с огромным количеством лука.

Юрия Романовича не стало в 1993 году. И – опять таки – жаль. Потому что, видать, ему на роду будет написано – остаться в числе тех, «кому не дозволено вступить на землю обетованную».