Александра Давыдова - Живые игры

Эта идея позволяла мне продвинуться в решении многих моих задач:

— способ прицельно работал на повышение маржи;

— способ работал с образом клиентов, помогал фильтровать тех, кто не сможет выйти на осознанную позицию,

— вместо того, чтобы делать игру, мастера начинали играть в игру с заказчиком, таким образом создавая следующую игру как минимум в области постановки,

— я видел в этом методе потенциал технологии по смене представлений,

— сама технология пресейла, казалось, была непривычна игротехникам (находилась в их ЗБР).

Необходимо было, чтобы игра была автоиллюстративной: показывала как мы проводим РМЛ, вытаскивая внутренние стереотипы участников наружу. Что я для этого сделал?

Пару слов о потенциале смены представлений. Ключевая идея игры была в том, чтобы разделить заказчиков на две группы: одна придумывает секции, другая — участников конференции, а затем столкнуть их представления между собой. Обнаружив, что представления не совпадают, заказчик должен был задуматься о том, что же с этим делать. В этот момент он становится более пластичным и готов принять изменение его представления о, например, конференции.

Внутри игры была проблема: необходим был механизм «отыгрыша» ситуации «посетитель пришёл на секцию и каким-то образом получил пользу (добычу) или провёл время зря (потратил здоровье)». Я предложил адаптировать для этого известную игру в банальности. Эта игра обнажает расхождения в словарях: одна из типовых проблем лагеря, на мой взгляд, заключается в том, что понятийная база участников различается.

Я стремился к тому, чтобы игроки начали писать содержательные слова в игре, тем самым сформулировали представления о ролевом методе и обнаружили собственные расхождения. К сожалению, эту задачу мне решить не удалось, и вот почему.

Для решения моей игротехнической задачи мне было крайне необходимо создать верифицируемую схему, которая не дала бы игрокам обмануть себя, подставляя в свободные поля то, что лучше подходит к ситуации. (О склонности людей к такому замещению я позже расскажу на игре про внутреннего нобиля во время доклада о своём прорыве.)

Для успеха моей операции было необходимо, чтобы участники не могли приписывать себе положительные или отрицательные очки по своему личному усмотрению — чтобы очки строго зависели от совместного действия. Коллеги-ролевики склонялись к тому, чтобы человек отыгрывал своего персонажа и в рамках отыгрыша, руководствуясь внутренним чутьём, определял, достоин ли он очков.

Так я постепенно начал понимать то, что я сегодня считаю спецификой ролевого метода — необходимость пространства для свободной личной интерпретации.

В результате на самой игре мы получили иллюстрацию столкновения этих двух подходов: группа ведущих-организаторов играла в мини-игру формально и построила игру вокруг секций, а группа участников погрузилась в интерпретацию позиций своего персонажа. Они говорили на разных языках, это было заметно и мастера в какой-то момент подумывали даже игру остановить. Моя задача создания автоиллюстративной игры была в какой-то степени решена.

Микрогруппа, занимавшаяся разработкой персонажей, вышла с хорошей методикой подготовки индивидуальных вводных через раскрашивание куклы персонажа.

На игре мы доработали эту методику телесным загрузом и таким образом в задаче «технологизации индивидуальных вводных» мне тоже удалось сдвинуться с мёртвой точки, хотя я ничего особенно и не делал. Просто повезло.

Игра про искусство и метаискусство содержала в себе много признаков из моего листка. Там был свой мир и мифология, там был игротехник-посланник бога, там были заложены групповые конструкты-сколы и борьба за лидерство, там была своя терминология, сюжет, ограниченные ресурсы и время, игра явно была построена в расчёте на катарсис и работала с метафорой искусства.

Удалось избежать персонажей, скрытого знания, кубика, магии и какой-то сложной модели.

Для меня игра оказалась невероятно полезной. Она дала мне полтора часа времени для того, чтобы остановиться и поработать с понятием искусства. Страниц этой статьи не хватит, чтобы развернуть всю мою работу, поэтому я ограничусь списком вопросов, которые мне удалось затронуть.

Зачем мне нужно творить? Откуда я буду брать темы для моего искусства? Чем обусловлено моё искусство? Моё ли это искусство, если оно вытекает из поставленных правил? Как освободиться от этих правил? Будет ли освобождение от этих правил новой манипуляцией, заложенной в правила? Зачем мне нужен зритель и критик? Если я ориентируюсь на них, моё ли это искусство?

Что такое экстремальное коллективное творчество? В чём экстремальность коллектива? Это все-все участники все вместе создают одно произведение — и поэтому оно экстремальное? Где место одного участника и как в экстремальном случае оно отражается в произведении? Работа с понятием экстремума оказалась очень интересной.

В итоге я нашёл для себя понятие экстремального коллективного искусства и ответы на многие другие вопросы и создал два внутриигровых произведения, которые в рамках игры намеренно никому не предъявил.

Предлагаю вам одно из них, переложенное в формат, более подходящий для текста. Это стихотворение «Сирень».

Счастливый цветок

Ты ищешь не напрасно

Вкушай аромат.

Нобелевская игра не работала с выдуманным миром, но в ней тоже были игротехники, своя терминология, ограниченные ресурсы и не было персонажей. Социальная борьба в игре была размыта темпом и time pressing-ом, по моей оценке сыграть в неё всерьёз было довольно тяжело. Скрытое знание, которое меняло представления игрока, заключалось в инструкциях для комитета. Игра тоже предлагала катарсис своим участникам и использовала несколько моделей, представленных форматами. Не могу выделить метафору игры.

Из этой игры я вынес модель позиционного конспектирования, которую ранее стихийным образом применял. Из всех форматов playback theatre оказался наиболее содержательным, а свободные ассоциации — наименее. Я полагаю, что это потому, что спонтанная ассоциативная связь является способом оспаривания смысла, отказа от присвоения содержания. Другие форматы заставляли бороться со спонтанностью своей формой, а свободные ассоциации, напротив, максимально выхолащивают содержание. Вероятно, их можно использовать в качестве техники по выявлению мест, уязвимых для коммуникативной манипуляции.

Игра заставила меня взяться за понятие прорыва. Опять же я вынужден ограничиться списком поднятых вопросов, работа с которыми привела меня к содержанию и форме моего собственного выступления на игре.