Марина Сергеева - Новые бродяги

– А вон памятник Курчатову, земляку нашему, – продолжал «экскурсию» водитель, – недавно ученые в каком-то челябинском архиве метрику его нашли. Нет, памятник не поэтому поставили, памятник – намного раньше, в 86-м к двухсотпятидесятилетию Челябинска. А как он светится в темноте! Залюбуешься. Вы вечером назад поедете, посмотрите обязательно.

Рита достала из рюкзака свой верный «молескин» и начала торопливо записывать.

– А это Шершнёвское водохранилище на реке Миасс. Из самой Башкирии к нам река течет, весь город водой питает.

– А вон там Уральские горы начинаются. Ну, и что, что маленькие? Это они здесь такие низкие и невзрачные, а дальше они ого-го какие. Как-никак Урал от Сибири отделяют. А богатые какие: и руда тут есть, и камни самоцветные. Сказы Бажова читали? То-то же.

Нет, еще до Петра их исследовать начали, при брате его сводном Федоре Алексеевиче. Был у нас тогда рудознатец местный Дмитрий Тумашов, так он с челобитной в саму Москву ходил и получил там, между прочим, грамоту на поиск руд и каменьев по всему Уралу. Это потом уже, при Петре Алексеевиче, их много таких стало.

– А это Ильменский заповедник. Нет, это у вас там в Новгородской области Ильменское озеро, а у нас заповедник. Тут фестивали бардовской песни проходят. Сам Олег Митяев приезжает. Между прочим, тоже наш земляк. Да, богата земля наша талантами!

– Аркаим? Нет, его проезжать не будем. Я этот заповедник не люблю. Почему? А, сумасшедших там много. Ходят по кругу толпами, всё какую-то связь с космосом ищут, всё городище древнее затоптали, а ему, между прочим, почти пять тысяч лет.

– А это озеро Кисегач называется. Кисегач, это как в «Интернах», смотрели?

Ритка «Интернов» сроду не смотрела, и что за зверь такой Кисегач тоже не знала. Но рассказы водителя её так увлекли, что она не заметила, как они доехали до Тургояка, а ее блокнот пополнился несколькими страницами новых записей.

– Кто по профессии? Историк я. История сейчас никому не нужна, вот и таксую, надо же семью кормить. У меня дочь тоже на историка учится, но ей проще, замуж выйдет, муж зарабатывать будет. Ну, пока, понадоблюсь, звоните.

– Уф, – выдохнул Костя, когда машина отъехала, – урок истории и естествознания окончен.

– Ничего ты не понимаешь, – Рита глубоко задумалась. История никому не нужна. Но как же человек может познавать себя, если он не знает своих корней? У такого человечества не может быть будущего.

Тургояк справедливо называют жемчужиной Южного Урала в ожерелье не менее прекрасных озер. В это время года он еще не замерз, лежал перед Ритой величественно-спокойной гладью в лёгкой голубоватой дымке. Она спустилась на песчаный берег и опустила руки в воду. Холодная. Риту охватил какой-то детский безудержный восторг, она вскочила и закружилась на месте. Костя поморщился:

– Ну, и как ты собираешься добираться на этот остров?

Рита помрачнела. Озеро, да, прекрасно, но она мечтала попасть на один из островов, расположенных в водах Тургояка – остров Веры. Не просто хотела, а остро мечтала, рвалась попасть туда. Дело в том, что там обнаружились дольмены – большие каменные сооружения на тысячу лет старше Стоунхенджа. Кто и для чего их построил, ответ на этот вопрос пока лежал в области догадок и предположений. От одной мысли прикоснуться к такой таинственной древности Риту охватывала приятная дрожь. И вот они совсем рядом, столько километров позади, а способа попасть на остров нет. Рита чуть не плакала.

Они принялись бродить вдоль берега в поисках чего-нибудь, на чем можно добраться на остров. Желательно с кем-нибудь, кто знает, как туда попасть. Ни то, ни другое не находилось, а вместо этого на пути им попалось что-то вроде базы отдыха, где проходил мастер-класс по лепке пельменей. Незаметно для себя Рита с Костей тоже попали в пельменный водоворот.

– Кладем фарш, аккуратненько края защепляем, и кончики вот так вместе соединяем. Получается вот такой симпатичный пельмень «унитазиком».

– Пельмень унитазиком, вот оказывается, зачем я десять часов тряслась в поезде и два часа в машине, – вздохнула Рита. С тем, что острова Веры сегодня не будет, она уже почти смирилась.

– А у нас в Сибири не так пельмени лепят, – прогудела большая румяная участница мастер-класса.

Горячие пельмени, маринованные грузди и домашние настоечки на клюкве и хрене заметно повысили градус настроения, и мастер-класс закончился лихими танцами.

– Здорово мы наклюкались «клюковкой», – весело заметил один из танцоров, когда они все вместе, включая случайно примкнувших Костю и Риту, грузились в автобус.

– И нахренякались, – тихо добавила Рита, вспомнив ядерную настойку на хрене.

На слабые попытки Кости и Риты отказаться от неожиданного бесплатного трансфера в Челябинск им твердо ответили:

– Мы своих не бросаем.

Так рухнула последняя надежда поискать путь на остров завтра на свежую и, что греха таить, трезвую голову.

Всю обратную дорогу пели. За два с половиной часа успели исполнить все, что знали, от военно-патриотической и бардовской песни до детских песенок из мультфильмов и совсем уж откровенной попсы. Проезжая Ильменкий заповедник, спели «Изгиб гитары желтой». Пели негромко и очень серьезно. Когда знакомый репертуар закончился, стали искать тексты в Интернете. В полях он ловил плохо, поэтому слова сочиняли на ходу, благо мелодий было хоть отбавляй. Закончилось тем, что они придумали свой собственный гимн на мотив "Бременских музыкантов", вот только жаль, что никто его не записал. Даже Ритин «молескин» мирно покоился в рюкзаке. А на утро его, наверное, уже никто и не вспомнил.

Когда уже вечером в гостинице Рита посетовала на то, что остров Веры так и остался мечтой, Костя задумчиво произнес:

– Знаешь, наверное, иногда вера должна оставаться только верой. Без всяких материальных подтверждений.

Взял Риту за руку и повел в номер. Один на двоих.

Меня одного песня

***

У нганасан – малочисленной народности России, есть интересная разновидность фольклора – личные песни-балу. Обозначающий их термин с нганасанского переводится примерно как «меня одного песня». Суть заключается в том, что каждый человек придумывает себе мелодию и напевает её в течение всей жизни в неизменном виде, причём, мелодия должна быть аутентичной, использовать мелодию другого человека запрещено. Меняются только слова в зависимости от того, что волнует или радует человека в настоящий момент.

С одной стороны, казалось бы, здравствуйте избитые анекдоты про чукчей – что вижу, то и пою.

А с другой, какая неожиданно мощная психотехника. Мы изощряемся, придумываем всякие методики, а тут люди просто живут со своей песней, пропевают все, что их волнует. Как известно, проговорить проблему – наполовину решить её. Вот и получается, что « тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет».