Павел Пепперштейн - Диета старика

Он спокойно смотрел на колышущуюся листву деревьев, на зацветающие кусты, на играющих детей, на воробьев и голубей. Он смотрел на все это отстраненным взглядом своих голубых глаз. Когда кто-нибудь спрашивал его "Сколько время?" или "Как пройти к автобусной остановке?", он отвечал со своей обычной вежливой и немного застенчивой улыбкой, потирал лоб - высокий, лысеющий лоб мыслящего, интеллигентного человека - и продолжал думать. В его голове роились и перемежались различные версии собственной смерти. Наконец, он, прочтя предварительно несколько медицинских и фармацевтических справочников, решил принять лекарство. Каким-то образом он достал это лекарство и принял его, и умер весьма немучительной и незаметной смертью.

Вместо предсмертной записки он оставил бумажку, на которой было написано такое как бы стихотворение, видимо; хотя Александр Прокофьевич и раньше писал стихи, в юности, например, он довольно много стихов написал и посвящал их Марье Никитишне, например, но это было стихотворение совсем не похожее на обычные стихи Александра Прокофьевича. Вот как оно звучало:

Ваш Саша

Вот что было написано на этом обычном листочке, выдернутом из тетрадки. Да, такая вот легкая смерть вследствие этого лекарства, это было, если так можно сказать в этом случае, если это не кощунство, так сказать, единственное удачное предприятие Александра Прокофьевича. Потому что в жизни, к сожалению, этот хороший, честный человек, человек доброго сердца и не лишенный способностей, был сопутствуем несчастьями. Все было как-то неудачно, все как-то блекло, все как-то не получалось, его почему-то никто не любил, все как-то плохо складывалось. Он, например, влюбился в Марью Никитишну, но без взаимности. Потом он женился… Но история его женитьбы известна нашему читателю. После того как его дочь Зоя утонула в Черном море, он вообще стал терять нить своей жизни.

Вскрывшийся обман Коростылева только подтвердил его намерения, только укрепил его в уже нараставшем в его сознании убеждении, что ему надо покончить счеты с жизнью. Так он и поступил.

А что же Коростылев? - спросит наш читатель. - Как сложилась его судьба? Что стало с этим противоречивым человеком, совмещавшим в себе черты гнусного и странного подлеца с прямодушием, веселостью, остроумием и излучающимся из него радужным обаянием, которое покорялс почти всех?

Да что Коростылев, он живет по-прежнему. Он развелся со своей четвертой женой, теперь он свободен от ее опеки, от ее бесконечных капризов и притязаний, он купил светлый бежевый костюм, летний. На лето он уезжает в Крым или в Палангу. Он любит посещать рестораны, он загорелый, высокий, тучный, красивый и уже немолодой человек. Недавно он приобрел первые очки в тонкой, золотой оправе - потому что дает себя знать возрастная дальнозоркость. О смерти Александра Прокофьевича он еще ничего не знает. Как мы уже сказали, это произошло только неделю с небольшим тому назад.

Коростылев сейчас находится в отпуске, в Крыму. Коростылев сейчас лежит на пляже, загорает, слушает поскрипывание песка, мурлыканье моря, свист воздуха, какие-то сонные, замирающие разговоры, какое-то листание, шелест, подпрыгивание резинового мячика. Он смежил веки, за веками у него горячий, розовый, расплывающийся туманчик. Он лежит на деревянном лежаке и думает:

"Ничего нет. Как хорошо. Нету ничего и - в то же время есть все. И все присутствует в этом мире всегда, никуда не исчезает, никогда не исчезает, и я, и ты, и мы с тобой, никуда не исчезнем. Ты, они, я, он, она - вместе целая страна… - начинает напевать он про себя советскую песню, машинально погружаясь в медитативный покой своей души, - …вместе целая страна, вместе целая земля, вместе целая коробочка с дешевенькими драгоценностями, как у Ольги Ефимовны Горемыкиной…"

Ольгу Ефимовну Горемыкину наш читатель еще не знает. И не узнает, потому что ничего особенного в ней нет. Это такая молодая барышня, дочь писателя Горемыкина, за которой теперь ухаживает Коростылев. Его мысли недолго задерживаются на Ольге Ефимовне, они уплывают, как летние облака в знойном небе, они куда-то текут… Он думает: "Бессмертный этнос баюкает нас в себе, как новопроявленное бытие непроявленного Абсолюта". В этой фразе, если не считать слова "баюкает", его сознание уже совершенно не участвует.

Все остальные слова он, сам того не зная, телепатическим способом заимствовал из мысленного потока лежащего на соседнем лежаке человека. Мысли промелькивают, промелькивают в сознании Коростылева, исчезают, он их не останавливает. Не замечает даже собственных мыслей. А вечером он идет в ресторан, с двумя барышнями, с каким-то малознакомым пожилым летчиком. Они сидят, смотрят на море, по которому пролегла лунная дорожка, пьют винцо - посредственное, молдавское, едят какую-то еду. Коростылев чешет шею под воротничком летней рубашки. Он теперь думает о своей работе, поскольку он и здесь работает - он очень работящий, пишет статью для журнала. Но он умеет и работать и отдыхать, он умеет отключаться от работы и включаться в нее.

Как это ни странно, никто бы этого не сказал, но Коростылев внутренне очень дисциплинированный человек. Хотя выглядит он этаким бонвиваном, каким-то пожилым донжуаном, каким-то пустомелей, прожигателем жизни, таким сонным, толстым, ветшающим гурманом, таким каким-то колобком он выглядит - большим, элегантным… Да. Но вот о смерти Мальцева Александра Прокофьевича он еще ничего не знает. И как-то он воспримет это известие, когда вернется в Москву? Может быть, угрызения совести прогрызут его душу медленно и постепенно, прогрызут длинные темные извилины в его спокойной доселе душе, как в сочном полновесном яблоке, прогрызут темные коридорчики и сгрызут это яблоко.

Даже жалко. И, может быть, под влиянием этих угрызений совести взойдут и распустятся ростки психопатии. И тогда он окончит свои дни в больнице, отрешенный и вялый, с рассеянной улыбкой на устах, которая чем-то, может быть, и напоминала бы его прежнюю, неотразимо обаятельную и откровенную усмешку, если бы не была так далека от всего земного.