Евгений Крушельницкий - Сон правду скажет, да не всякому

Администратор ритуального зала одного из московских крематориев, пожелав остаться неизвестной, припомнила такой случай. Приходит к ней однажды дочь недавней покойницы и говорит, что мать явилась к ней во сне и очень просила поблагодарить администратора. Этот странный рассказ, наверное, вскоре бы забылся, если б о подобном не говорили и другие родственники кремированной.

Такие истории даже неверующих наводят на мысль: может, кроме плоти и крови есть в человеке еще нечто, высшее и непреходящее?

Женщина работала поваром в столовой. Ходила иногда в церковь, молилась о своем неизлечимо больном сыне. Его ум был младенческий, и он мог сказать только несколько слов, самых простых.

Он умер, и мать отпевала его в церкви. На помин за упокой его души пришло много верующих. И вот что мать рассказала потом:

— Я молилась Богу о упокоении души моего сына и не знала, угодна ли Ему моя молитва. Я хотела знать, где находится сын после смерти. И вот он явился ко мне во сне и, успокаивая, сказал: «Мама, я там, где семнадцатая кафизма». Я поняла, где он. Семнадцатую кафизму в Псалтири читают, когда молятся о блаженном успении.

Ф. Гиляров, редактор московской газеты «Вестник», выходившей в позапрошлом веке, рассказал о вещем сне, который его близкая родственница видела за полтора года до кончины. Явился ей во сне покойный дядя, нарядный и веселый, и сказал:

— Люба, тебе пора к нам.

— Неужели вы оттуда? — спросила она.

— Да, оттуда, отвечает пришелец. Пора и тебе.

— Мне бы не хотелось, — возразила женщина. — Неужели нельзя погодить?

— Немного-то, пожалуй, можно, и то, если не отправишься в далекое путешествие.

Через полтора года родственница внезапно умерла от разрыва сосуда в мозгу, от чего, кстати, скончался и покойный дядя.

Однажды ярославский преосвященный Евгений стал настоятельно просить высших иерархов о переводе его из Пскова в Тобольск. Члены синода были удивлены, что человек просится из лучшей епархии в худшую и отдаленную. Когда один из них попросил Евгения объяснить ему причину своего желания, тот рассказал, что видел три сна. В первом явилась к нему покойная матушка его и сказала, что пришла посоветовать ему проситься из псковской епархии. Дескать, этого требует польза души твоей. Спустя два дня видится Евгению покойный отец, будто он благословил и поцеловал сына. Потом посетовал, что тот не послушался матери.

— Зачем же мне из Пскова? Мне здесь хорошо, — возразил сын.

— Потому и уезжай, что хорошо. Это для твоей же души нужно.

А спустя три дня преосвященный увидел во сне митрополита Платона, который тоже упрекнул его в том, что не слушается отца и матери, не просится из Пскова.

— Куда же проситься? Вакансии только на понижение.

— Неправда, есть высшая — Тобольская.

— Но ведь это Сибирь…

— Повинуйся, я тебе повелеваю именем Божиим.

Потом митрополит снял со стены образ и сказал: «Целуй в знак клятвы». И благословил Евгения.

Некто Симонид собрался плыть на корабле в Делос. Но накануне он нашел на дороге труп человека и позаботился о его погребении. Ночью ему приснился этот покойник и предупредил, что на корабле его ожидает гибель. Сон убедил Симонида, и он отказался от поездки. А через некоторое время пришло известие, что корабль потонул вместе со всеми пассажирами.

Зато некая дама, собравшаяся уехать из Сайгуна на правительственной канонерке, не прислушалась к своему сну. Накануне отъезда ей снились кораблекрушения, пожары, взлетающие на воздух суда, тонущие пассажиры и тому подобные сцены, от которых она просыпалась. Но уехать ей всё-таки пришлось. В пути котёл канонерки лопнул, причинив путешественнице сильные ожоги, от которых она вскоре умерла.

В Свенцинах Виленской губернии один шляхтич похоронил свою жену, умершую на последнем месяце беременности. Ребенок, по заключению врачей, тоже умер. Вернувшись с похорон, шляхтич лег спать и во сне увидел жену с ребенком. Из глаз её текли слезы, она протягивала к мужу руки и говорила: «Зачем ты похоронил нас живыми?..»

Муж вскочил с дивана в холодном поту. Перекрестился и снова лег спать. Но видение повторилось. На этот раз лицо жены было искажено страданием. Ребенок лежал у её ног мертвый с посиневшим лицом… Шляхтич не знал, что ему делать. Похороны были утром, и он до глубокой ночи ходил по комнатам, боясь заснуть и увидеть ужасную картину. Наконец он не мог больше бороться со сном. Лег и в третий раз увидел жену и ребенка. Жена стояла и укоризненно шептала: «Ты похоронил нас живыми, ты живыми нас похоронил». Вдовец не выдержал. Утром чуть свет побежал на кладбище и заставил могильщиков разрыть могилу. Когда открыли гроб, то увидели: женщина в могиле разрешилась от бремени и лежала мертвая лицом вниз, судорожно вцепившись зубами в подушку. Ребёнок тоже был мертв.

Один священник с особым усердием поминал за литургией покойников, так что если кто раз подавал ему записку о поминовении, он выписывал имена усопших в свой синодик и, не говоря о том подавшему, и поминал всю жизнь. Случилось, что он допустил какую-то оплошность, и ему угрожало отстранение от прихода. Дело было передано московскому митрополиту Филарету, и когда тот уже собирался наложить резолюцию об отстранении, вдруг почувствовал какую-то тяжесть в руке. Митрополит отложил это дело до следующего дня. А ночью видит сон: перед окнами собралась толпа, люди о чем-то громко толкуют и обращаются с какой-то просьбой к митрополиту.

— Что вам нужно от меня? — спрашивает архипастырь.

— Мы отошедшие души и явились к тебе с просьбой: оставь нам священника, не отстраняй его от прихода.

Впечатление было так велико, что Филарет, пробудившись, велел позвать к себе проштрафившегося священника и ограничился переводом в другой приход, объяснив, кто был ходатаем за него.

Одному человеку во сне привиделось, что к нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и попросил поинтересоваться у настоятеля Петропавловской церкви, почему тот не молится ни за него, ни тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе. И добавил, что скоро образу этому исполнится двести лет. Когда сон рассказали настоятелю, о. Дмитрию, тот заметил, что в церкви нет двухсотлетней иконы, и нет икон с частицами мощей. Правда, есть икона, которую во время Крымской кампании привёз какой-то офицер и оставил при условии, что если он возвратится из Севастополя, то возьмёт икону обратно, если же нет, то жертвует её храму. Офицер не вернулся, и икона осталась в церкви.